Московский текст в творчестве и.шмелева (период эмиграции)
На правах рукописи
Андрюкова Елена Анатольевна «МОСКОВСКИЙ ТЕКСТ» В ТВОРЧЕСТВЕ И.ШМЕЛЕВА (ПЕРИОД ЭМИГРАЦИИ) Специальность 10.01.01 – русская литература
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук
ВОЛОГДА - 2013
Работа выполнена на кафедре литературы ГОУ ВПО «Коми государственный педагогический институт» Научный руководитель Соколова Лариса Васильевна, доктор филологических наук, профессор
Официальные оппоненты: Иванов Николай Николаевич, доктор филологических наук, профессор Ярославского государственного педагогического университета им. К.Д.Ушинского Неволина Ольга Юрьевна, кандидат филологических наук, доцент кафедры литературы Вологодского государственного педагогического университета
Ведущая организация: ФГБОУ ВПО «Череповецкий государственный университет»
Защита состоится 18 июня 2013 года в 14.00. на заседании диссертационного совета КМ 212.031.03 по адресу: г. Вологда, проспект Победы, д. 37, ауд.
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Вологодского государственного педагогического университета Электронная версия автореферата размещена на сайте Вологодского государственного педагогического университета (www.vologda-uni.ru/)
Автореферат разослан 15_ мая 2013 г.
Учёный секретарь диссертационного совета Зорина Л.Ю.
I.
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Современное литературоведение активно занимается изучением такого явления, как сверхтексты, которые, по определению Н. Е. Меднис, представляют собой «сложную систему интегрированных текстов, имеющих общую внетекстовую ориентацию, образующих незамкнутое единство, отмеченное смысловой и языковой цельностью» (Меднис Н. Е. Сверхтексты в русской литературе. Электронный ресурс. Точка доступа:
http://medialib.pspu.ru/page.php?id=1280). В зависимости от центрального смыслового ядра, которое определяет содержание текстов-компонентов, входящих в их состав, сверхтексты подразделяют на несколько типов:
«городские» («петербургский текст», «московский текст», «венецианский текст», «флорентийский текст», «вильнюсский текст», «пермский текст» и проч.), «событийные» (в основе которых - событие, оставившее след в истории, культуре, литературе), «персональные» («пушкинский текст», «булгаковский текст» и т. д.).
Важнейшее место во многих культурах занимают сверхтексты, которые организуются вокруг образа большого, часто столичного, имеющего богатую историю города. Для отечественной культуры это Петербургский и Московский тексты русской литературы.
Петербург и Москва, в чьих судьбах и отношениях отразились все противоречия русской истории, вобрали в себя духовный, политический, культурный опыт, необходимый современной России. Сложностью народного восприятия этих городов и объясняется появление Петербургского и Московского текстов русской литературы, в которых получают воплощение культурные коды двух духовных центров России и которые, развиваясь на протяжении двух столетий, сохраняют свои ведущие темы и мотивы, свои типы героев и языковые особенности.
Ученые как российские (Ю. М. Лотман, И.С. Веселова, Е.Е. Левкиевская, Н.Е. Меднис, С.А. Небольсин, И.Г. Нечипоров, Т.М. Николаева, Н. П.
Анциферов), так и зарубежные (С. Бурини, С. Диккинсон) отмечают особое место, принадлежащее Москве в системе пространственных образов русской литературы XIX–XX веков. По аналогии с разработанным В.Н. Топоровым понятием «петербургского текста» исследователи вводят понятие «московский текст» (Лотман, Успенский 1982, Сильвия Бурини 1997, Сара Диккинсон 2002, Н.Малыгина 2004 и др.). Исследования, посвященные Московскому тексту, представлены менее широко, чем по Петербургскому, однако среди них есть крупные работы, к числу которых следует отнести труды Ю. М. Лотмана и Б.
А. Успенского «Отзвуки концепции «Москва - третий Рим» в идеологии Петра Первого»;
Сильвии Бурини «От кабаре к городу как к тексту», Розанны Казари «Московские маргиналии к Петербургскому тексту», Сары Диккинсон «Москва 1812 года: Сентименталистское эхо в повествовании о наполеоновской оккупации», Иэн К. Лилли «Женская сексуальность в предреволюционном "Московском тексте" русской литературы», подборку статей «Московский текст» русской культуры в «Лотмановском сборнике», сборник статей "Moscow and Petersburg. The city in Russian culture" (Edited by Ian K. Lilly. Nottingham:
Astra Press, 2002);
сборник статей «Москва и «московский текст» в русской литературе и фольклоре» (под ред. Н.Малыгиной, М. 2004);
сборник «Москва Петербург: Pro et contra»;
статьи «Москва в творческом сознании Гоголя» Ю.
Манна;
«Москва в книге «Война и мир» Н.П. Великановой.
Актуальность темы диссертации определяется, с одной стороны, интенсивностью исследований «московского текста» в отечественной и зарубежной филологической науке, свидетельствующей о том, что данная тема представляет для современной филологии несомненный научный интерес, с другой стороны, отсутствием специальных работ, посвященных «московскому тексту» И.Шмелева, и в связи с этим необходимостью его системного монографического исследования.
Цель диссертационного исследования – выявить структуру «московского текста» И.Шмелева (как комплекса отдельных тем, мотивов, образов), проследить развитие «московской» темы в творчестве поэта, определить ее роль в творческом процессе как смысло- и мифообразующего компонента.
В соответствии с поставленной целью предусматривается решение следующих задач:
- на основе теоретического обоснования понятия «сверхтекст» выявить его признаки в произведениях Шмелева эмигрантского периода (повести «Лето Господне» и «Богомолье», романы «Няня из Москвы», «Пути небесные», цикл очерков «Сидя на берегу», отдельные рассказы («Как мы открывали Пушкина», «Рождество в Москве»), публицистика («Душа Москвы. Памятка»).
- охарактеризовать феномен города как архетипического объекта культуры и смысловые характеристики Московского предтекста в русской литературе, значимые для развития Московской темы в творчестве Шмелева.
- проанализировать способы создания Московского текста в произведениях писателя эмигрантского периода, исследовать хронотоп, знаковые локусы и типы персонажей Московского текста И. Шмелева.
- проанализировать индивидуальные особенности интерпретации образа Москвы в творчестве Шмелева эмигрантского периода в соотношении с Московским предтекстом русской литературы и раскрыть метафизический смысл Московского текста Шмелева, тесно связанный с религиозно нравственными исканиями писателя.
Материалом для нашего исследования послужили те произведения И.С.
Шмелева, созданные им в эмигрантский период (1918 – 1950), в которых Москва становится принципиально значимым местом действия. В их число включены как произведения крупных форм (повести «Лето Господне» и «Богомолье», романы «Няня из Москвы», «Пути небесные»), так и цикл очерков «Сидя на берегу», отдельные рассказы («Как мы открывали Пушкина», «Рождество в Москве»), публицистика («Душа Москвы. Памятка»).
Объектом нашего исследования является «московский текст» в творчестве Шмелева.
Предмет диссертационного исследования – структура «московского текста», художественная функция образа Москвы в творчестве Шмелева.
Основным методом исследования в нашей диссертации является структурно-функциональный метод;
также мы применили к исследованию «московского текста» Шмелева описательный, компаративный и сравнительно сопоставительный методы, контекстный анализ.
Методологической основой работы послужила разрабатываемая в лингвистике текста (текстоведении) теория сверхтекста, которая отталкивается от признания закрытости/открытости текста, принципиальной множественности интерпретации, понимания мира как единого текста культуры (В.Н. Топоров, Ю.М. Лотман, Р. Барт и др.). Для разрабатываемой теории первостепенное значение имеют учение о диалоге М.М. Бахтина и теория интертекстуальности (Ю. Кристева, Р. Барт, И.В. Арнольд, Н.А.
Фатеева, Н.А. Кузьмина и др.);
концепции семантического пространства текста (М.М. Бахтин, В.Н. Топоров, Ю.М. Лотман, Т.М. Николаева, Б.А.
Успенский, В.А. Лукин, О.Е. Фролова и др.);
биографическая концепция Г.О.
Винокура, основной тезис которой гласит: «стилистические формы поэзии суть одновременно стилистические формы личной жизни» (Винокур Г.О.
Биография и культура /Г.О. Винокур // М., 1997, с. 32).
Также для решения поставленных задач в качестве теоретической опоры привлечены труды литературоведов, разрабатывавших проблемы традиций, диалогизма, «литературности» литературы: А.Н. Веселовского, М.М. Бахтина, Д.С. Лихачева, А.С. Бушмина, В.Е. Хализева;
выполненные в русле обширной темы «Христианство и русская литература» работы М.М. Дунаева, И.А.
Есаулова, Л.В. Жаравиной, В.В. Лепахина, А.М. Любомудрова, В.А. Редькина, А.С. Собенникова;
работы о творчестве И.С. Шмелева критиков и литературоведов русского Зарубежья: А.В. Амфитеатрова, А.В. Карташева, Ю.А. Кутыриной, О.Н. Сорокиной, а также отечественных ученых: Л.Н.
Дарьяловой, Е.А. Осьмининой, Н.М. Солнцевой, Л.Ю. Сурововой, Т. А.
Таяновой, А.П. Черникова и других.
Научная новизна исследования обусловлена новым ракурсом рассмотрения творчества И.Шмелева – сквозь призму «московского текста», моделирующего и воплощающего религиозно-философские, историко-культурные, эстетические установки автора.
Впервые системно, монографически исследуется «московский текст» Шмелева и выявляется семантическая роль образа/концепта «Москва» как смыслового центра, собирающего в единое целое многие магистральные эксплицитные и имплицитные темы и мотивы. Охарактеризован процесс символической и мифопоэтической трансформации образа Москвы в творчестве Шмелева.
Теоретическая ценность работы состоит в том, что в ней предлагается методика исследования «московского текста» на основе анализа художественной функции образа-концепта «Москва» в произведениях И.Шмелева периода эмиграции. Апробированная нами методика может быть применена при изучении «московского текста» и образа/концепта «Москва» в творчестве других писателей. Анализ способов создания «московского текста» и бытования образа Москвы в творчестве Шмелева может послужить одним из ориентиров в создании и выработке методологии многоаспектного анализа «московского текста» в русской литературе ХХ века.
Практическая значимость работы Выводы диссертации могут быть полезны для исследователей творчества Шмелева, истории русской литературы ХХ века, «московского текста» в русской литературе ХХ века. Материалы диссертации могут быть использованы в лекциях по истории русской литературы XX века, теории литературы, в школьном преподавании.
Основные положения, выносимые на защиту.
1. В творчестве Шмелева отчетливо представлен и последовательно разработан «московский текст», в основе которого лежит религиозно нравственная доминанта личности автора.
2. Структурообразующими механизмами, работающими на создание Московского текста Шмелева, становятся системы повторяющихся локусов и характерных персонажей. Связи, существующие между произведениями Шмелева, эксплицируются при помощи сквозных героев, сохраняющих в разных произведениях единство психологических, сюжетных и портретных характеристик, и повторяющихся типов персонажей.
3. Образ/концепт «Москва» раскрывается в творчестве И. Шмелева с разных точек зрения: с одной стороны, это классическое представление о столице как о носителе патриархальных, нравственных устоев, православной морали;
с другой стороны, Москва теряет традиционные ценности, становясь местом соблазна и греха.
4. Для Московского текста И.Шмелева характерно художественное пространство с четко выраженным разделением значимых локусов – «доминантных точек» (Линч К. Образ города. М., 1982. С. 119) – на светские и сакральные объекты. Среди первых можно назвать памятник А.С. Пушкину, трактир Крынкина, среди вторых – храм Христа Спасителя, Кремль, Страстной монастырь, Троице-Сергиеву лавру.
5. Персонажи «московских» произведений Шмелева делятся на несколько групп. С точки зрения духовного реализма как творческого метода писателя, мы сочли возможным констатировать наличие двух типов: страстные и патриархальные герои. Также в Московском тексте Шмелева присутствуют реальные исторические лица, выполняющие двойную функцию: во-первых, они создают исторический контекст, указывают на конкретное время и место действия. Во-вторых, появление реальных лиц в тексте и их взаимодействие с героями указывают на биографичность (или автобиографичность) этих текстов, на реальную основу сюжета.
6. Двойственный образ Москвы в прозе Шмелева трансформирует устойчивую в русской культуре XIX века смысловую оппозицию Москва/Петербург. В центре внимания И. Шмелева – не историческая и географическая, а метафизическая Москва, вбирающая в себя напряженные рефлексии о началах и концах земного пути и связи их с путями небесными. В ней особенно остро ощущается разрыв с духовным идеалом русской культуры, что определяет качественную трансформацию классической антитезы Москва – Петербург: на смену ей Шмелев выдвигает новую смысловую оппозицию Город/Провинция. Благочестие и патриархальность как способ сохранения образа Божия в человеке переносятся из Москвы на периферию, которая в сознании писателя сохраняет духовную культуру, наполняет смыслом случайности, объединяет людей в Боге.
7. Важная роль в художественном оформлении образа Москвы в текстах Шмелева принадлежит свето-, цветописи и звукописи. В «московском тексте» Шмелева световые, цветовые и звуковые образы тесно взаимосвязаны. Звуки природы и работы отражают гармонию жизни, завершенный идеальный круг: в них и Бог, и Его творение – природа, и честный труд человека – Его образа и подобия – во славу Божию. Обилие света, розового, золотого цветов символизирует Святую Русь, сердце и душа которой – Москва, «искренность, чистоту и нежность младенчества» (Ильин, И. А. «Святая Русь. «Богомолье» Шмелева» / И. А. Ильин.// Духовный путь Ивана Шмелева: Статьи, очерки, воспоминания/ Сост., предисл. А.М. Любомудрова. – М.: Сибирская благозвонница, 2009. – с. 43-51).
Апробация работы. По материалам диссертации прочитаны доклады на I Всероссийской молодежной научной конференции “Молодежь и наука на Севере” (Сыктывкар, 2008 г.), II Региональной научно-практической конференции, посвященной 180-летию со дня рождения Л.Н.Толстого «Литературное и педагогическое наследие Л.Н.Толстого в современном образовательном пространстве» (Сыктывкар, 2009);
IV Всероссийской научно методической конференции «Слово и текст в культурном сознании эпохи» (Вологда, 8 – 9 ноября 2012 г.) Структура диссертации. Работа состоит из введения, двух глав, заключения, списка источников и использованной литературы.
Основная часть диссертации изложена на 125 страницах, 24 страницы занимает список источников и использованной литературы. Список литературы содержит 256 наименований.
II. ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
Во введении обосновывается актуальность темы, описываются предмет и объект исследования, определяются цели и задачи, раскрываются методы исследования, подчеркивается его новизна, теоретическая и практическая значимость. Здесь же сформулированы основные положения, выносимые на защиту.
Первая глава «Теоретические основы и факторы моделирования Московского текста И. Шмелева» посвящена анализу и систематизации основных исследовательских подходов к сверхтексту;
в ней рассматриваются факторы моделирования словесно-концептуальной структуры сверхтекста.
Содержание понятия «сверхтекст» раскрывается в первом параграфе «Сверхтекст: определение, типология, признаки». В данном параграфе подчеркивается теоретическая значимость научных трудов В.Н.Топорова, в которых в качестве важнейших характеристик сверхтекста ученый назвал кросс-жанровость, кросс-темпоральность, кросс-персональность. На наш взгляд, значимость, актуальность концепции «петербургского текста» В.Н.
Топорова для теории сверхтекста состоит не только в том, что в ней понятие сверхтекста обрело статус научной реальности, непосредственного предмета научного исследования, но и в том, что она явила образец преодоления, отрицания абсолютизации диахронического подхода к изучению литературных текстов, отстоящих друг от друга во времени и пространстве, и тем самым утверждения в качестве равноправного, самостоятельного подхода синхронического, вневременного. После выхода в свет классической работы В.
Н. Топорова «Петербургский текст русской литературы» встал вопрос о существовании в русской литературе других сверхтекстов (в частности, московского), что влечет за собой необходимость дать четкое определение термину «сверхтекст».
Для нашей диссертационной работы особую актуальность приобретают исследования Н. А. Купиной и Г. В. Битенской, А.Г. Лошакова, Н. Е. Меднис, посвященные феномену сверхтекстов. В исследовании структуры и семантики Московского текста И.Шмелева периода эмиграции мы опираемся на следующие теоретические положения А. Г. Лошакова и Н. Е. Меднис.
По мысли А. Г. Лошакова, сверхтекст - это «ряд отмеченных ассоциативно-смысловой общностью в сферах автора, кода, контекста, адресата автономных словесных текстов, которые в культурной практике актуально или потенциально предстают в качестве интегративного (целостно-единого), динамического, многомерного концептуально семантического образования» (Лошаков А. Г. Сверхтекст: проблема целостности, принципы моделирования.// Известия Российского государственного педагогического университета имени А.И.Герцена. - СПб., 2008. - N 11(66): Общественные и гуманитарные науки (философия, языкознание, литературоведение, культурология, экономика, право, история, социология, педагогика, психология). – С. 100-109).
Н.Е. Меднис выделяет следующие признаки сверхтекста, следуя логике В.
Н. Топорова и учитывая точку зрения Н. А. Купиной и Г. В. Битенской:
1. Каждый сверхтекст имеет свой образно и тематически обозначенный центр, фокусирующий объект, который в системе «внетекстовые реалии текст» предстает как единый концепт сверхтекста. В отличие от самого сверхтекста, его централизующий внетекстовый фундамент, как правило, имеет пространственно-временное обрамление, ибо он выступает как данность, нередко не подлежащая или слабо поддающаяся изменениям.
2. Сверхтекст предполагает наличие и знание читателем относительно стабильного круга текстов, наиболее репрезентативных для данного сверхтекста в целом.
3. Синхроничность является необходимым условием восприятия сверхтекста в его текстовом качестве и столь же необходимым требованием при аналитическом описании сверхтекста, так как при таком подходе могут обнаруживаться важнейшие штрихи, не актуализированные в частных, отдельных субтекстах.
4. Важным признаком сверхтекста является его смысловая цельность, рождающаяся в месте встречи текста и внеположенной реальности и выступающая в качестве цементирующего сверхтекст начала. При этом смысловой план сверхтекста нередко представляет внетекстовые смыслы с максимальной чистотой и акцентуированностью.
5. Необходимым условием возникновения сверхтекста становится обретение им языковой общности, которая, складываясь в зоне встречи конкретного текста с внетекстовыми реалиями, закрепляется и воспроизводится в различных субтекстах как единицах целого;
иначе говоря, необходима общность художественного кода.
6. Границы сверхтекста и устойчивы и динамичны одновременно. У большинства из них более или менее ясно обнаруживается начало и порой совершенно не просматривается конец.
В результате анализа ключевых теоретических определений сверхтекста в современном отечественном литературоведении в данном параграфе мы пришли к следующим выводам: 1) выделенные виды сверхтекстов имеют подвижные границы, между ними есть переходы, проникновения и взаимодействие на разных уровнях текста;
это обусловлено самой природой сверхтекста, постоянно пребывающего в движении, процессе обнаружения новых смыслов между его компонентами;
2) наиболее проработанными в научном плане являются на данный момент сверхтексты, порожденные некими топологическими структурами - так называемые «городские тексты», к числу коих принадлежат Петербургский текст русской литературы, отдельные «провинциальные тексты» (Пермский, к примеру), а также тексты Венецианский, Римский и другие;
3) одним из приоритетных направлений современного литературоведения является изучение так называемых «городских текстов»;
обращение к этой проблеме диктуется изменением в национальном самосознании, приведшим к желанию осмыслить город как категорию культуры, как пространство символическое, целостное.
Второй параграф «Город как архетипический феномен культуры» посвящен феномену города в культуре. В данном параграфе мы опираемся на теоретические положения Ю.М. Лотмана (в статье "Символика Петербурга и проблемы семиотики города" ученый выделяет города концентрического и эксцентрического типа, которые имеют свою специфическую образность, мифологию, систему ценностей и смыслов, свой язык, а, следовательно, и метаязык описания и текстовые дефиниции), а также на исследование В.Н.
Топорова «Текст города-девы и города-блудницы в мифологическом аспекте», в котором ученый, исходя из мифопоэтических и аксиологических предпосылок, рассматривает класс текстов, в которых присутствует образ города-девы или города-блудницы и за которыми стоит определенный мифопоэтический смысл, символ, и выявляет основания для сопоставления отождествления города и девы или блудницы.
Город занимает исключительно важное место в истории культуры, с момента возникновения города стали пространственными точками, несущими функциональную и смысловую огромную нагрузку.
Во-первых, город противостоит открытому месту, т.е. безграничному и неструктурированному пространству – символу хаоса и смерти. В городе пересекаются два пространства: географическое (место, ландшафт) и символическое пространство сознания (город-текст, город-символ).
Во-вторых, мифологема города раздваивается на город-рай и город-ад.
Город может восприниматься как рай, потому что он выделяет некое место, сакральное пространство, в котором сосредоточены материальные и духовные ценности цивилизации, где творится культура и история. В городе находятся духовная и светская власти, которые призваны приблизить человека к Богу. С другой стороны, первый город был построен Каином, в городе собираются зло мира, проявляются все пороки и болезни цивилизации. В городе трудно удержаться от бесчисленных соблазнов и грехов, он несет проклятие и погибель.
Таким образом, город – это пространство свободы, выбора, риска, пространство становления личности, т.е. экзистенциальное пространство онтологического собирания человека в единое целое. Город – это не просто способ организации душевного и духовного пространства человека, но и результат осознания человеком себя как метафизического существа. Он задает максимальный, предельный масштаб человека, соотносит человеческое и сверхчеловеческое начала.
В третьем параграфе «Идея «Третьего Рима» как концептообразующий миф Москвы» рассматривается историческая концепция «Москва - третий Рим», как один из исходных мифов, лежащих в основании Московского текста русской культуры. В этот миф трансформировалось архетипическое представление о городе как о деве, о рае, неком сакральном пространстве, совмещающем духовную и светскую власти, защищающем жителей от врагов. Основная его мысль — преемство наследования московскими государями христианско-православной империи от византийских императоров, в свою очередь наследовавших её от римских.
Идея «Москва — третий Рим» по самой своей природе была двойственной.
С одной стороны, она подразумевала связь Московского государства с высшими духовно-религиозными ценностями. Делая благочестие главной чертой и основой государственной мощи Москвы, идея эта подчеркивала теократический аспект ориентации на Византию. С другой стороны, Константинополь воспринимался как второй Рим, то есть в связанной с этим именем политической символике подчеркивалась имперская сущность — в Византии видели мировую империю, наследницу римской государственной мощи. Таким образом, в идее «Москва — третий Рим» сливались две тенденции — религиозная и политическая.
Вышеизложенные теоретические положения приобретают особую важность для анализа Московского текста в произведениях Шмелева, так как в прозе писателя обнаруживается новый подход к трактовке образа Москвы: образ Москвы раздваивается, приобретает амбивалентный характер, сочетая в себе черты города-рая и города-ада. В этом смысле разработанный Шмелевым образ Москвы не только дополняет и расширяет уже созданный в русской культуре вариант Московского текста, но и существенным образом трансформирует его.
Четвертый параграф «Семантика и концептосфера Московского текста русской литературы: общая характеристика» рассматривает основные параметры семантического поля концепта «Москва».
Во-первых, для него важна «женская природа»: начиная с XVIII века, Москва предстает в русской литературе в образах жены, матери, невесты, дочери, вдовы. Последняя ипостась города связана с переносом столицы в Петербург. Однако семиосфера Москвы не только не утратила былой генеративный потенциал, но, переориентировав внутренние векторы, в некоторых сегментах даже активизировалась. Москва, перестав быть столицей, аккумулировала в себе все характерно московское, относящееся не только к городу, но и к Московии, к допетровской Руси. В этом смысле понятны и закономерны те семиотические крайности, в системе которых Петербург соотносится с Западом, Европой, «цивилизованностью», а Москва с Востоком, Азией, патриархальностью.
По другой схеме «Петербург как цивилизованный, культурный, планомерно организованный, логично-правильный, гармоничный, европейский город противопоставлялся Москве как хаотичной, беспорядочной, противоречащей логике, полуазиатской деревне» (Топоров В.Н. Петербург и «Петербургский текст русской литературы» // Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ:
Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М.: Издат. группа «Прогресс» - «Культура», 1995. С. 269).
О лени, хаотичности Москвы в противопоставлении ее Санкт-Петербургу писал и Н.В. Гоголь. Ю.В. Манн в статье "Москва в творческом сознании Гоголя (Штрихи к теме)" (1998) говорит о том, что Москва - это ""матушка", "старая домоседка", кладезь невест;
словом, "Москва женского рода, Петербург мужеского". Ко всему этому добавляются знаки обилия, широты, радушного и ничем не сдерживаемого гостеприимства... всего того, что связано с плодоносящими и животворящими силами". Однако у такой гоголевской Москвы есть и обратная сторона, на которую указывает автор статьи, - она хаотична, неопрятна, ленива, в отличие от активного, деятельного "щеголя Петербурга".
В итоге, по мнению Ю.В. Манна, возникает "парадоксальное, чисто гоголевское соединение противоположностей: нерусский город Петербург (в отличие от исконно национальной Москвы) оказывается воплощением русской удали (а Москва - русской лени)".
Соотношение двух столиц отчетливо прослеживается и в романе Л.Н.
Толстого «Анна Каренина». Петербург Толстого переворачивает все нравственные представления москвичей: здесь можно иметь вторую, незаконную семью, как князь Чеченский;
в семьях нет тепла, любви, поддержки (не зря оба Алексея – Вронский и Каренин – росли практически сиротами, не зная родительской любви). Московские же семьи чувствуют друг друга, опекают, заботятся о своих родителях и детях.
Кроме Москвы исторической, реальной есть в творчестве Л.Н. Толстого и Москва сокровенная, неизменная, вечная, о которой говорит сцена из «Войны и мира», рисующая Наполеона перед Москвой на Поклонной горе. В ней автор показывает город, в котором жили, страдали и радовались его любимые герои, город - сердце русской земли.
Наряду с «женской природой» Москвы важно упомянуть о таких семантических характеристиках города, как «растительность» и «христоцентричность», выделенных В.Н. Топоровым в книге «Петербургский текст русской культуры» в качестве важных штрихов образа столицы.
Говоря о различиях Москвы и Петербурга, важнейшим из них исследователь называет пространственные характеристики: Москва в русской культуре уподобляется растению, она органична, природна, вольна, Петербург же - искусственное сооружение, сугубо «культурный», вызванный к жизни чьей-то волей. Также В.Н. Топоров приводит цитаты из писем А. Белого и А.
Блока, из которых следует, что первый воспринимает Москву с «христоцентрических» позиций, а второй – как символ города людей, полноты и богатства жизни в противовес Петербургу.
Концептосферу Московского текста можно представить в виде круга, центральное место в котором занимает ядерный концепт «Москва», обнаруживающий связи с околоядерными концептами «природа», «культура», «свет», «радость», «жизнь», «смерть», «счастье», выделяемыми О.С.
Шуруповой. В отличие от Петербургского текста, в основе которого лежит принцип бинарной оппозиции, в пределах Московского текста «околоядерные и периферийные концепты почти не вступают друг с другом в подобные отношения: природное начало в Москве не противостоит культурному, смерть оказывается переходом в иную жизнь и т.д.» (Шурупова О. С. Концептосфера петербургского и московского текстов русской литературы: автореф. дис….
канд. филол. наук: 10.01.01. Липецк, 2011, с.17).
Московский текст во многом противостоит Петербургскому, и лишь мифотектоника текстов 20 века, связанных с изображением Москвы как Второго Вавилона, обнаруживает некоторое сходство с петербургской. Однако подобные тексты являются своеобразной реакцией на коренные изменения в реальной жизни города. Нередко в пределах одной составляющей Московского текста сочетаются различные мифологемы Москвы, связанные как с отрицательной, так и с положительной оценкой Москвы русским человеком, и светлое, благодатное начало побеждает и вытесняет темное.
Противостояние-диалог Московского и Петербургского текстов имеет важнейшее значение для национальной культуры. Несмотря на отмечаемую Н.Е. Меднис «структурную рыхлость» Московского текста, благодаря единой концептосфере в составляющих его текстах XIX – XXI в. создается единое смысловое пространство города, где возможна счастливая, гармоничная, подчиняющаяся освященным временем традициям жизнь.
В 20 веке образ Москвы теряет свою устойчивость и приобретает развитие, обретая новые смыслы. В ней формируются три лика: Москва сакральная, часто выступающая смысловым заместителем прежней Руси: Святой, патриархальной, с древними традициями благочестия и крепкой семьи;
Москва бесовская;
Москва праздничная. В связи с первыми двумя образами Москвы можно указать на схожесть с ними и двух мифологизированных концептов «град Китеж» и «второй Вавилон», описанные Е. Левкиевской в статье «Москва в зеркале современных православных легенд» (1997). "В рассказах и легендах на эту тему,- замечает она, - образ города раздваивается - внешне лишенный света, одичавший от собственной жестокости и залитый кровью, он оказывается полон тайных светильников, до времени закрытых от постороннего глаза, невидимых троп и путей, по которым осуществляется передача духовной литературы и писем из ссылок и лагерей. Здесь избранным по молитве являются Богородица или Николай Угодник, в трудную минуту приходящие на помощь православному человеку, но невидимые для окружающих его атеистов.
Москва - "Китеж-град" незримо существует, растворенная в другом городе "Втором Вавилоне".
Во второй главе «Структура и семантика «московского текста» в рассматриваются творчестве И.Шмелева периода эмиграции» структурообразующие механизмы, работающие на создание Московского текста, системы повторяющихся локусов и характерных персонажей. Связи, существующие между произведениями Шмелева, эксплицируются при помощи сквозных героев, сохраняющих в разных произведениях единство психологических, сюжетных и портретных характеристик, и повторяющихся типов персонажей.
В первом параграфе «Понятие «духовного реализма» в современном литературоведении» дается характеристика творческого метода И.Шмелева – «духовного реализма». Исследователи по-разному определяют этот термин, выделяя в нем, однако, главное: ориентацию автора на высшие христианские ценности. А.М. Любомудров в монографии «Духовный реализм в литературе русского зарубежья: Б.К. Зайцев, И.С. Шмелев» (2003) дает научное обоснование духовного реализма, теоретически его разрабатывает, описывая сущностные черты: «Существует и такое художественное творчество, основой которого является… духовная вертикаль… Если предметом такого творчества являются духовные реалии, воссозданные в рамках христианской картины мира, если признается онтологический статус Бога, идея бессмертия души и как важнейшее делание – ее спасение в вечности», то какое искусство относится к духовному реализму. К особенностям «духовного реализма» И. Шмелева А.М.Любомудров относит документализм прозы, высокую эмоциональность и необычайную силу «вещной образной выразительности».
Второй параграф «Характеристика эмигрантского периода творчества И.С. Шмелева: пафос, тематика, система мотивов» содержит характеристику эмигрантского творчества писателя. В литературу он вступил как продолжатель гуманистических традиций русского реализма, заинтересованный судьбой угнетенных социальной несправедливостью, стяжав себе известность как «художник обездоленных». Однако, разочаровавшись в революции, пережив, по слову С. Франка, «крушение кумиров», Шмелев, прошедший через период мучительной тоски и отчаяния, нашел душевное успокоение и ответы на жизненно важные вопросы в Православии. Жизненные испытания, положение эмигранта, оторванного от корней, сыграли роль в воцерковлении писателя, в усилении религиозности, в отказе от метафизических идей интеллигенции начала 20 века.
Тематически его произведения эмигрантского периода можно разделить на три группы: «Русский человек в эмиграции», «Послереволюционная Россия», «Прежняя Россия – святая Русь». Пафос произведений Шмелева составляет его надежда на возрождение былой Православной России, восстановление ее церкви и обновление душ.
Именно идейно-этическая, религиозная доминанта личности И.С. Шмелева, нашедшая отражение в его творчестве, становится фактором, обеспечивающим словесно-концептуальное единство его произведений. В эмигрантском творчестве Шмелева структурообразующими, определяющими стиль и художественный мир текстов стали именно религиозные мотивы: пути, чуда, присутствия Бога и святых в нашем мире, веры и маловерия и другие.
В этом же параграфе обозначается круг произведений, наиболее репрезентативных для раскрытия темы диссертационного исследования:
повести «Лето Господне», «Богомолье», роман «Пути Небесные», отдельные рассказы, публицистические очерки эмигрантского периода.
Третий параграф «Система локусов как фактор формирования Московского текста И.С. Шмелева» содержит характеристику одного из важнейших концептов, лежащих в основе Московского текста, - особого художественного пространства, обрамленного метафизической аурой (в нашем случае подкрепленного идейно-религиозной доминантой личности самого автора).
Любое пространство имеет так называемые «доминантные точки», которые становятся реминисценцией цельного городского текста, обладая, с точки зрения исследователя, особыми значениями и смыслами, формирующими образ города.
Московский текст И.Шмелева содержит два типа знаковых мест: светские и сакральные объекты. К сакральным относятся Кремль, храм Христа Спасителя, монастыри;
к светским – памятники, трактир Крынкина.
Сакральный центр города задает вертикаль, позволяющую соотнести земные ценности с небесными. Внутри границ города в сакральном Центре открываются “Врата Небесные”, путь наверх. Именно поэтому Кремль и храм Христа Спасителя становятся семантическим центром Московского текста, к которому стремятся периферийные топонимы. Они олицетворяют собой представление о Москве как о Третьем Риме, в котором сходятся как теократическая византийская составляющая, так и ее имперская сущность:
Кремль ассоциирован с древней святостью, благочестием, верой, а храм Христа Спасителя связан с могучей государственностью, великой державой, воинской славой.
Монастыри несут двойную смысловую нагрузку. Это связано с тем, что на смену классической антитезе Москва – Петербург Шмелев выдвигает новую смысловую оппозицию Город/Провинция, которая (провинция – Е.А.) в сознании писателя сохраняет духовную культуру. Так, Страстной монастырь в центре столицы становится точкой схождения радости и греха, очищения и соблазна героев. Однако Троице-Сергиева лавра, находящаяся за пределами города, несет традиционную для русской культуры функцию монастыря: здесь прощаются грехи и решаются судьбы.
Доминантными точками пространства становятся также памятники А.С.
Пушкину и Александру III. Описание памятника императору, находившегося рядом с храмом Христа Спасителя («тяжелый», «широкий», «мужицкий», «трудна держава», «рук крепки», «не гнулся», «крепко сбита»), создает единый образ крепости, уверенности, народной силы, в которых автор видит залог возрождения всей страны.
Второй памятник – А. С. Пушкину – напрямую связан с семьей маленького Вани (роман «Лето Господне», рассказ «Как мы открывали Пушкина»). Отец мальчика берет подряд на открытие памятника из чести, в убыток себе;
по дороге на стройку он падает с лошади, что приводит к болезни и смерти;
в последний семейный обед Сергей Иванович со слезами слушает строки Пушкина о Москве, которые читает его дочь, как будто прощается с родным городом. Так замыкается круг его жизни: Москва – семья – Пушкин.
В последний раз семья обедала с отцом в трактире Крынкина на Воробьевых горах, который тоже становится доминантной точкой. Героям открывается дивная панорама столицы;
они, читая стихи, исполняют настоящий гимн городу, исполненный любви, гордости и восхищения.
Таким образом, центральными составляющими образа-концепта Москва в исследуемых произведениях Шмелева являются «доминантные точки» пространства – значимые локусы: сакральные и светские. Первые, как правило, несут двойную смысловую нагрузку, объединяя в себе святость и соблазн, очищение и грех. Светские же объекты концентрируют в себе основной пафос творчества автора: надежду на возрождение былой России, стремление воссоздать патриархальность жизни в столице.
Четвертый параграф «Свето-, цветопись и звукопись как принципы художественного оформления «московского текста» И.С.Шмелева» посвящен анализу такого структурного элемента «московского текста» Шмелева, как звуко-, цвето-, светопись, а также запахи.
На наш взгляд, важная роль в художественном оформлении образа Москвы в текстах Шмелева принадлежит свето-, цветописи и звукописи.
Городское пространство предстает как обоняемое. Среди характерных запахов большого города, как это ни странно, можно выделить аромат свежего хлеба, сена, можжевельника, яблок, снега, травы. Неприятные запахи появляются, когда речь заходит о людях, страшных своими поступками и страстями.
В звуках Москвы Шмелева (колокола, звуки природы и шумы работы) отражается гармония жизни, завершенный идеальный круг: в них и Бог, и Его творение – природа, и честный труд человека – Его образа и подобия – во славу Божию.
Цветовая гамма, определяющая облик столицы в произведениях Шмелева, состоит в основном из белого, золотого и розового цветов, которые служат атрибутами опознаваемости, вызывающими яркий устойчивый образ в сознании читателя. Эти цвета передают свежесть, молодость города, раннего утра, вечной весны, младенческую чистоту души. Иван Ильин в статье «Святая Русь. «Богомолье» Шмелева» пишет, что всё в произведениях писателя «пронизано благодатным, врачующим светом», который нужен Шмелеву, чтобы «показать и утвердить бытие Святой Руси».
Но и в цветах, используемых Шмелевым, проступает двойственный образ города. Розовый цвет, символизирующий для автора чистоту, радость, святость, детство, вдруг появляется при описании злачного места. Так в патриархальный, благодатный, чистый, свежий мир врываются грязь греха, разрывая идеальную сферу уютного жития в согласии с Богом и с собой.
Как было отмечено выше, двойственный образ Москвы в прозе Шмелева существенным образом трансформирует устойчивую в русской культуре XIX века смысловую оппозицию Москва/Петербург. В столице особенно остро ощущается разрыв с духовным идеалом русской культуры, что определяет качественную трансформацию классической антитезы Москва – Петербург: на смену ей Шмелев выдвигает новую смысловую оппозицию Город/Провинция, анализу которой посвящен пятый параграф «Смысловая оппозиция «Город и провинция» в творчестве И.С. Шмелева».
Столица и провинция представляют собой «антропологические феномены, имеющие … ценностные смыслы» (Гурин С. П. Провинция: потаённость и сокровенность. Электронный ресурс: http://www.topos.ru/article/6747). В своей статье «Провинция: потаённость и сокровенность» С.П. Гурин рассматривает образы столицы и провинции в контексте мифопоэтического мышления, обращая внимание на метафизическое значение провинции, которая всегда предстает как «исток, источник жизни страны и народа и как основа, основание, фундамент этой жизни» (Там же).
Поэтому город невозможен без провинции, периферии. Только в их сопоставлении можно выявить дополнительные смыслы метафизики города.
Применительно к творчеству И.Шмелёва можно сказать, что антитеза «город – провинция» имеет большое значение при осмыслении нравственно этической доминанты его произведений, являющейся важным фактором моделирования Московского текста, поэтому при его описании нельзя обойтись без анализа тех произведений, в которых персонажи выходят за пределы города. Так, жизнь Дарьи Королёвой и Виктора Вейдегаммера, героев романа «Пути небесные», коренным образом меняется при их переезде в Мценск: открылось происхождение Дарьи, история ее родителей, связь ее со святителем Филиппом и бывшими владельцами поместья.
Сокровенность провинции позволяет человеку сохранить собственное внутреннее, интимное пространство и одновременно обнаружить в себе образ и подобие Божие, свою соразмерность вечному, бесконечному и непостижимому Богу. Роман «Пути Небесные» заканчивается именно этим: Виктор Вейденгаммер, мятущийся интеллигент, рассуждая о движении звезд с гостями усадьбы, приходит к мысли о постижении Абсолюта через веру.
В повести «Богомолье», повествующей о паломничестве в Сергиев Посад, в результате многих событий и случайностей в одной точке сходятся предки и родственники, старинные знакомые, в историю одной семьи вплетается история целой страны.
Таким образом, благочестие и патриархальность как способ сохранения образа Божия в человеке переносятся из Москвы на периферию, которая в сознании писателя сохраняет духовную культуру, наполняет смыслом случайности, объединяет людей в Боге.
В шестом параграфе «Типология персонажей Московского текста И.С.
Шмелева» рассмотрен третий структурный элемент Московского текста И.Шмелева: персонажи – москвичи с особыми присущими им характеристиками.
Как было отмечено выше, Москва в прозе Шмелева предстает как концепт в когнитивном пространстве русского человека, выражающий, во-первых, его духовные координаты, во-вторых, метанаправленность исторического пути России. В этом смысле особой смысловой нагрузкой наделены персонажи Московского текста И.С. Шмелева.
Разрушение патриархального уклада жизни Москвы на рубеже 19 – 20 веков породило новый тип людей, поэтому герои Шмелева достаточно четко делятся на патриархальных, верующих, богобоязненных и тех, для кого центром и смыслом становится не Бог, а секулярные ценности или собственные страсти.
Среди первых – прабабка Устинья, Горкин, дворник Карп, «няня из Москвы» Дарья Степановна Синицына. Для них характерна глубокая вера в Бога, лежащая в основе всей их жизни и поступков. К ним же можно отнести и Дарью Королёву, но если для Горкина и Дарьи Степановны Синицыной духовная жизнь вполне устоялась и они спокойны и благочестивы в силу возраста и опыта, то в Дариньке глубокая вера, молитвенность и углубленность в себя постоянно сталкиваются с искушениями суетного мира. Ее жизнь и характер – это своеобразный слепок Московского текста Шмелева. В ней, как и в Москве, сочетаются благочестие и разрушающие его соблазны.
Разрушение патриархального уклада жизни Москвы на рубеже 19 – 20 веков породил новый тип людей, для которых центром и смыслом становится не Бог, а секулярные ценности или собственные страсти. Среди интеллигентов атеистов это Виктор Вейденгаммер, Алексей Ютов, хозяева Дарьи Степановны из романа «Няня из Москвы». Для них характерно отношение к вере как к чему то отжившему, смешному, недостойному мыслящего человека.
Если у этих людей была интеллектуальная жизнь, то для барона Ритлингера (роман «Пути небесные») характерно только удовлетворение собственных низменных страстей. В «Лете Господнем» грешниками выступают дядя Егор и крестный Вани Кашин: они безжалостны, скупы, насмешливы, злы.
Всех этих героев объединяет одно: отсутствие веры в Бога, увлечение земными ценностями, плен собственных страстей. А принципиальное отличие состоит в степени укорененности в своих заблуждениях: одни герои имеют силы признать свои ошибки и исправить их, другие же погибают в грехе.
Также в Московском тексте появляются исторические персонажи (П.И.
Чайковский, И.С. Тургенев, протоиерей Валентин Амфитеатров и др), создавая не только пространственные, но и временные координаты художественного мира Шмелева.
Упоминанием в текстах писателя исторических лиц, живших в столице, создается образ Москвы как географического объекта, что наряду с описанием архитектурных сооружений формирует конкретное пространственно-временное обрамление сверхтекста. Это своего рода слова – сигналы, актуализирующие в сознании читателя определенный комплекс культурных и исторических представлений.
Можно выделить две основные функции исторических персонажей, упоминавшихся в произведениях Ивана Шмелева. Во-первых, они создают исторический контекст, указывают на конкретное время и место действия. Во вторых, появление реальных лиц в тексте и их взаимодействие с героями указывают на биографичность (или автобиографичность) этих текстов, на реальную основу сюжета.
В Заключении подводятся основные итоги работы, которые состоят в следующем:
Московский текст И.С. Шмелева можно описать как сверхтекст со следующими признаками:
локальный (референтное пространство сверхтекста организуется вокруг значимого (прецедентного) для культуры локуса, в данном случае - Москвы);
актуализированный (является предметом рефлексии со стороны «профилированной» группы реципиентов культуры: филологов, критиков, его целостность осознаваема, но требует специального выявления и экспликации со стороны аналитиков);
слабый (целостность сверхтекста специально не мотивирована авторским замыслом);
однотипно структурированный (состоит из однородных в родовом, жанровом, стилевом отношении текстов);
собственно авторский (объединяет тексты одного автора).
Своеобразие репрезентации Москвы в творчестве Шмелева заключается в том, что ее образ раздваивается, как это произошло в русской культуре начала 20 века. Если архетипически любой город отождествляется или с девой, или блудницей (и так было в русской культуре до середины XIX века: Москва и Петербург осознавались как два ориентира в духовном пространстве русского человека, причем Москва ассоциировалась с патриархальностью, соборностью, то есть была «городом – девой»), то в русской литературе начала ХХ века оба представления смешиваются в одном городе – Москве. В ней объединяются два концепта «град Китеж» и «второй Вавилон». Именно этот образ Москвы появляется и в эмигрантском творчестве Шмелева, проявляясь в художественных характеристиках пространства, персонажах, цветописи.
Художественное пространство Москвы у Шмелева мифологизируется, это происходит на основе совмещения разных временных планов и планов реального/ирреального. В одной точке сходятся реальные исторические фигуры, указывающие на конкретное время действия (преподобный Варнава Гефсиманский, трактирщик Крынкин, протоиерей Валентин Амфитеатров и другие);
святые прошлых веков, по-прежнему чудесно действующие в мире силой Божией благодати (святитель Филипп, преподобные Сергий Радонежский, Димитрий Прилуцкий и другие);
предки, родственники, окружение самого автора, приобретающие в тексте мифологизированные черты (прабабка Устинья, Иван Сергеевич, Горкин).
Центральными составляющими образа-концепта Москва в исследуемых произведениях Шмелева являются, во-первых, «доминантные точки» пространства – значимые локусы: сакральные и светские. Среди первых – Кремль, храм Христа Спасителя, среди вторых – памятники А.С. Пушкину и Александру III, трактир Крынкина. Сакральные объекты, как правило, несут двойную смысловую нагрузку. К примеру, в Страстном монастыре (или рядом с ним) совершаются события, сталкивающие в душе Дарьи Королевой две противоборствующие силы, о которых устами своего героя говорил Ф.М.
Достоевский: «Здесь Бог с дьяволом борются, а место битвы – сердца людей»;
события, которые можно назвать «доминантными точками» жизненного пути героини Шмелева, в итоге монастырь становится точкой схождения радости и греха, очищения и соблазна.
В отличие от городской обители, лавра преподобного Сергия под Москвой – это место, куда герои стремятся за духовной поддержкой, помощью святых, и всегда получают ее. Это связано с тем, что на смену классической антитезы Москва – Петербург Шмелев выдвигает новую смысловую оппозицию Город/Провинция, которая в сознании писателя сохраняет духовную культуру, наполняет смыслом случайности, объединяет людей в Боге в отличие от столицы, стремительно теряющей связь с традиционной культурой.
Светские объекты концентрируют в себе основной пафос творчества автора:
надежду на возрождение былой России, стремление воссоздать патриархальность жизни в столице. Так, описание памятника императору Александру III создает единый образ крепости, уверенности, силы, в которых автор видит залог возрождения всей страны.
Трактир Крынкина на Воробьевых горах, с которых героям открывается дивная панорама столицы, стал местом, откуда над Москвой несется настоящий гимн городу, исполненный любви, гордости и восхищения.
Во-вторых, важным компонентом «московского текста» Шмелева являются жители столицы, чья типология отражает трансформацию образа Москвы в веке: в соответствии с выделенными Е. Левкиевской концептами «Китеж» и «Вавилон» герои четко делятся на патриархальных (богобоязненных) и страстных (атеистов).
Третьим структурным элементом «московского текста» Шмелева становится звуко-, цвето-, светопись. В звуках Москвы Шмелева отражается гармония жизни, завершенный идеальный круг: в них и Бог, и Его творение – природа, и честный труд человека – Его образа и подобия – во славу Божию. В цветах, используемых Шмелевым, проступает двойственный образ города.
Розовый цвет, символизирующий для автора чистоту, радость, святость, детство, вдруг появляется при описании злачного места. Так в патриархальный, благодатный, чистый, свежий мир врываются грязь греха, разрывая идеальную сферу уютного жития в согласии с Богом и с собой.
Исследованные нами произведения Шмелева можно считать продолжением и открытым финалом Московского текста. Предпринятый нами анализ Московского текста в творчестве Шмелева эмигрантского периода позволяет утверждать, что в послереволюционный период писатель особенно остро ощущал разрыв с духовным идеалом русской культуры, что обусловило качественную трансформацию классической антитезы Москва/Петербург в шмелевском творчестве.
По теме диссертации опубликованы следующие работы:
Андрюкова Е.А. Образ Москвы в творчестве И.С. Шмелева / Е.А.
1.
Андрюкова // Материалы докладов I Всероссийской молодежной научной конференции «Молодежь и наука на Севере»: В 3тт. Т. 2. Коми НЦ УрО РАН Сыктывкар, 2008. – С. 99-100.
Андрюкова Е.А. Образ Москвы в романах Л.Н. Толстого «Анна Каренина» 2.
и И.С. Шмелева «Пути небесные» (к вопросу о трансформации толстовской традиции в литературе русского зарубежья) / Е.А. Андрюкова // «Литературное и педагогическое наследие Л.Н.Толстого в современном образовательном пространстве». Материалы II Региональной научно практической конференции, посвященной 180-летию со дня рождения Л.Н.Толстого. Сыктывкар, Коми пединститут, 2009. - С.153-158.
Андрюкова Е.А. Образ Москвы в романе «Пути небесные» И.С. Шмелева / 3.
Е.А. Андрюкова // Cuadernos de Risistica Espaola, № 4, 2008. - С.135 – 140.
Андрюкова Е.А. К вопросу о сверхтексте в современном 4.
литературоведении: определение, типология, признаки / Е.А. Андрюкова // Вестник Чувашского государственного педагогического университета имени И.Я. Яковлева, № 1 (73), 2012, ч. 2, серия «Гуманитарные и педагогические науки». - С. 8 – 12.
Андрюкова Е.А. Смысловая антитеза «город – провинция» в творчестве 5.
И.С. Шмелева (на примере повести «Богомолье» и романа «Пути небесные») / Е.А. Андрюкова // Cuadernos de Risistica Espaola, N8, 2012. – С. 187-193. Электронная версия: режим доступа:
http://revistaseug.ugr.es/index.php/cre Андрюкова Е.А. Хронотоп московского текста в творчестве И.С. Шмелева 6.
эмигрантского периода/Е.А. Андрюкова//Лингвистика смотрит в будущее:
сборник научных трудов молодых ученых-филологов. Выпуск II / С.А.
Громыко, Е.Н. Ильина;
Мин-во образования и науки РФ;
Вологод.гос.пед.ун-т. – Вологда: Легия, 2012.- С. 9 – 16.