Восток в культуре петербурга
На правах рукописи
Алексеев-Апраксин Анатолий Михайлович ВОСТОК В КУЛЬТУРЕ ПЕТЕРБУРГА Специальность: 24.00.01 – теория и история культуры
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание ученой степени доктора культурологии Санкт-Петербург 2011
Работа выполнена на кафедре культурологии философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета
Научный консультант: доктор философских наук
, профессор Соколов Евгений Георгиевич (Санкт-Петербургский государственный университет)
Официальные оппоненты: доктор культурологии, профессор Барсова Людмила Григорьевна (Санкт-Петербургская государственная академия театрального искусства) доктор культурологии, профессор Серов Николай Викторович (Санкт-Петербургский государственный институт психологии и социальной работы) доктор философских наук, профессор Уваров Михаил Семенович (Санкт-Петербургский государственный университет)
Ведущая организация: Санкт-Петербургский государственный университет водных коммуникаций
Защита состоится «» _ 2011 года в часов на заседании совета Д.212.232.55 по защите докторских и кандидатских диссертаций при Санкт Петербургском государственном университете по адресу: 199034, Санкт-Петербург, В.О., Менделеевская линия, д. 5, философский факультет, аудитория
С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке им. М. Горького Санкт Петербургского государственного университета
Автореферат разослан « » 2011 года
Ученый секретарь Диссертационного совета кандидат философских наук, доцент А. А. Никонова 1. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ДИССЕРТАЦИИ Актуальность исследования. Взаимодействие между культурами – важнейшая проблема современного мира, находящегося в стадии формирования глобальной культурной реальности. Сегодня, практически, не найти ни одной сферы человеческой деятельности, которая не была бы прямо или косвенно связана с межкультурным взаимодействием. Все происходящее в экономике, политике, науке, праве, в искусстве и повседневной жизни – результат контактов между культурами. Будучи механизмом обновления и расширения диапазона культурных возможностей, межкультурное взаимодействие связано также с взаимным непониманием, латентными конфликтами и открытыми столкновениями. Анализ этих процессов чрезвычайно важен, поскольку от дальнейшего развития взаимоотношений между культурами зависит будущее всего человечества.
В условиях необратимости глобализационных процессов перед всеми народами остро встает проблема соотнесения глобального и уникального, определение режима и границ межкультурного сближения, вопрос культурной идентичности. В этом плане тема взаимодействий Востока и Запада оказывается существенной для современной многонациональной и многоконфессиональной России, которая, находясь в поиске смысловых и ценностных ориентиров, активно включается в глобальные процессы, формирует векторы целей и приоритеты будущего развития.
Ценность обращения к исследованию взаимодействия Востока и Запада на материалах истории петербургской культуры обусловлена тем, что Санкт-Петербург, являвшийся столицей Российской империи, как никакой другой город, предоставляет возможность рассмотрения проблемы межкультурных контактов разносторонне.
Созданный на перекрестке культурных воздействий, мультикультурный Петербург оставался в центре вестернизаторских и ориенталистских течений на протяжении всей своей истории. Это дает возможность исследовать трехсотлетнюю историю включений в отечественную культуру ориентальных влияний и с европейского и с азиатского направлений. Позволяет рассмотреть формы институциализации Востока в культуре России, а также политические, экономические, научные, художественно-эстетические, общественно-религиозные и другие конфигурации межкультурных взаимодействий.
В культурной жизни Санкт-Петербурга восточный вектор опирается на опыт многих народов и судьбы различных персон. Представленный в поликультурном многообразии, Восток дает возможность проанализировать различные сценарии его включения в живую среду городской культуры. Наличествующий материал (фактический и аналитический) демонстрирует принципиальную неоднозначность данного культурного феномена в истории города и в культуре разных слоев населения. Вхождение Востока, особенно не библейского, в культурную жизнь Санкт-Петербурга и проявление восточной составляющей в его современном культурном пространстве указывают на необходимость обобщения исторического материала и проведения анализа происходящего в условиях современности. К актуальности исследования следует отнести и культурологический подход, позволяющий на примере одного конкретно взятого города показать формы диалога, стратегии адаптации и интеграции Востока в отечественную культуру, выявить специфические и общие тенденции межкультурного взаимодействия.
Степень разработанности проблемы. К анализируемым в диссертации проблемам взаимодействия культур не раз обращались мыслители древности и средневековья.
Например, тему нравственности в межкультурном общении в сочинении «Диалог между философом, иудеем и христианином» поднимал ещё Пьер Абеляр. Однако предметом целенаправленного изучения эти проблемы стали лишь в Новое время. Взаимодействие культур как возможность сохранения культурного многообразия исследовал И. Гердер.
Классификацию форм межкультурных влияний при доминирующей идее «непередаваемости» основ культуры осуществил Н. Я. Данилевский. К проблемам субъекта и его познавательных возможностей, значимых для исследования субъективных и межсубъективных межкультурных отношений, обращались немецкие философы И. Кант, И. Фихте, Ф. Шеллинг. Идеи Фихте об инаковости и взаимообусловленности «я» и «другого» развивал Л. Фейербах.
В начале XX века проблема межкультурного взаимодействия начинает изучаться более интенсивно. Теорию отдельных культурных заимствований в контексте «закрытости» культурных организмов и понятие псевдоморфоза разрабатывал О. Шпенглер. Анализ взаимодействия культур, в контексте идеи «вызов – ответ», исследовал А. Тойнби. К теме межкультурного взаимодействия обращались М. Бубер, Ф. Эбнер, М. Элиаде. С социолингвистических позиций её рассматривали Л. Щерба и Л. Якубинский, с позиций структурализма – К. Леви-Стросс, с позиций онтологии – М.Хайдеггер, литературной и философской герменевтики – Х. Гадамер. Взаимодействие культур попадает в поле исследований феноменологов – Х. Гуссерль, М. Мамардашвили, специфику социокультурных пространств исследовали У. Смейлзеро и Ф. Боас, с позиций литературоведения и семиотики к межкультурным контактам обращались С. С. Аверинцев, М. М. Бахтин, В. Я. Лакшин, Ю. М. Лотман.
Взаимодействие культур исследовали отечественные культурологи С. Н. Артановский, С. А. Арутюнов, А. В. Ахутина, Л. Н. Гумилев, Б. С. Ерасов, Л. Г. Ионин, С. Н. Иконникова, М. С. Каган, Г. С. Померанц и другие. Центральное значение «диалога в культуре» утвердил М. М. Бахтин, его труды, посвященные многоголосию культур, вызвали интерес и были развиты Л. М. Баткиным, Г. М. Бирюковой, Н. К. Бонецкой, Н. Перлиной. Теорию взаимодействия как диалогической настроенности противоположностей предложил В. С. Библер. Научная работа над осмыслением данной проблематики была продолжена С. Н. Ереминым, С. Г Ларченко, В. Н. Сагатовским, В. В. Селивановым, Е. Г. Хилтухиной и многими другими отечественными исследователями, работающими в различных направлениях.
Проблеме глобалистики межкультурных взаимодействий посвящены работы таких авторитетных социологов и политологов, как А. Аппадураи, У. Бэк, В. Вельш, С. Хантингтон и другие. В анализе данной проблематики заметна актуализация социальных и культурных теорий межкультурной коммуникации, базирующихся на кибернетических основах;
исследований сетевых сообществ1, интеллектуальных коммуникативных сетей Р. Коллинза, теории эволюционного менеджмента, радикального конструктивизма. С ними перекликается и коммуникативная социология Н. Лумана (теория аутопоэтических систем). Следует отметить работы П. Бергера, П. Бурдье, Т. Лукмана, а также теорию консенсуального взаимодействия самоорганизующихся систем У. Матураны.
К естественнонаучному описанию социокультурных связей приближены работы по социокультурной синергетике И. Р. Пригожина и В. П. Бранского.
Исследования воздействия объективированных форм культуры на субьективно личностный мир человека, «понимания-для-себя», проводились В. Вундтом, В. Дильтеем, Л. С. Выготским. Среди пионеров, предпринявших анализ межличностных отношений, также следует назвать Г. Лебона и Г. Тарда;
среди исследователей проблем «коллективного взаимодействия людей» – З. Фрейда, У. Джеймса, К. Юнга, а также основателей символического интеракционизма Ч. Х. Кули и Дж. Г. Мида.
С проблематикой настоящего исследования связаны вопросы, освещаемые диффузионистами, которые изучали культурные контакты между народами, осуществляемые посредством торговли, переселения и войны. В этом ключе тему изучали С. Графтон, Ф. Гребнер, Р. Диксон, В. Копперс, А. Ленг, У. Перри, У. Риверс, К. Уислер, Теоретическое рассмотрение отношений в обществе как сети было впервые предпринято М. Кастельсом. Его сетевая парадигма затрагивает все слои общественной жизни. Автор опирается на исследования, посвященные так называемой «цифровой революции», становление которой связано с расширением сетей коммуникации. Р. Хассан отмечает, что «цифровая революция» складывается из четырех компонентов: цифровые технологии, цифровой капитализм, цифровая глобализация и цифровое ускорение. Другой исследователь Н. Трифт выделяет следующие свойства цифровых сетей: эмерджентность, контекстуальность и самоорганизация, рассеивание власти и создание манипулятивных техник репрезентации реальности.
Л. Фробениус, Т. Хейердал, Г. Чайлд, В. Шмидт, Г. Элиот-Смит. Проблематика взаимодействий в контексте разработки принципов и методов исследования динамики культуры исследовалась Ф. Боасом, Р. Л. Карнейро, А. Л. Крёбером, Б. Малиновским, Л. А. Уайтом.
Рассматриваемая в диссертации специфика контактов между Востоком и Западом изучалась компаративистами Т. П. Григорьевой, Н.Л. Жуковской, Е. В. Завадской, А. С. Колесниковым, Н. И. Конрадом, Э. Конзе, М. Е. Кравцовой, В. Г. Лысенко, В. В. Малявиным, Е. Б. Рашковским, Р. Роланом, М. Т. Степанянц, Р. Тагором, Е. А. Торчиновым, К. Юнгом и другими.
Находясь в процессе интеллектуального осмысления, Восток уже третий век становится предметом изучения и публикации авторских работ: очерков, переводов, фундаментальных исследований, посвященных реконструкции и анализу памятников восточной мысли. Изучению синтоизма посвящены работы А. Н. Мещарикова;
ведической литературы и индуизма – М. Ф. Альбедиль, Я. В. Василькова, С. Л. Невелевой;
даосизма – В. В. Малявина, Е. А. Торчинова. Весьма обширна научная работа по исследованию буддизма Индии различных исторических эпох. Среди современных отечественных исследований выделяются работы В. П. Андросова, Е. П. Островской, В. И. Рудого и других. Различные тексты и формы культурной жизни в Китае исследовались М. Е. Ермаковым, М. Е. Кравцовой, Л. Н. Меньшиковым;
в Корее – Ю. В. Болтач, Д. Д. Елисеевым, М. И. Никитиной;
в Тибете – М. И. Воробьевой-Десятовской, Р. Н. Крапивиной, А. А.Терентьевым;
в Японии – В. Н. Гореглядом, Т. П. Григорьевой;
в Юго-Восточной Азии – Г. А. Зографом, И. Р. Катковой, А. В. Парибком. Среди исследований места и роли буддизма в культурной жизни российских регионов следует отметить работы Ц. П. Ванчикова, Н. Л. Жуковской и С. П. Нестеркина, посвященные Бурятии;
Э. П. Бакаевой, Б. У. Китинова, К. А. Наднеева – Калмыкии;
М. В. Монгуш, О. М. Хомушку – Туве. В этих работах содержатся сведения, о способности восточных учений к адаптации и превращения в органическую часть этнокультурного субстрата.
В отношении Санкт-Петербурга тема взаимодействий Востока и Запада освещена недостаточно полно, хотя историческая реальность такова, что восточные вероучения и традиции уже давно пользуются авторитетом и признанием среди петербуржцев, что вызвало к жизни ряд интереснейших культурных реалий. Среди работ, корреспондирующих с темой «Восток в культуре Петербурга», представляют интерес социально-антропологическое исследование мирских буддийских общин современного Петербурга (Е. А. Островская);
работы, посвященные изучению восточных художественных собраний (М. Ф. Меньшикова и др.), биографий связанных с Востоком известных ученых и общественных деятелей (Я. В. Васильков, Т. И. Грекова, М. Ю. Сорокина, и др.);
исследования по истории становления отдельных направлений востоковедческих наук (Т. В. Ермакова и др.). Большой интерес представляет собранный А. М. Куликовой комплекс архивных материалов «Востоковедение в российских законодательных актах (конец XVII - 1927)». Особо следует отметить впервые вышедшие сборники научно-информационных материалов «Санкт-Петербург – Китай: три века контактов» (2006) и «Санкт-Петербург – Индия: история и современность» (2009).
Различные исторические аспекты контактов Петербурга с Индией представлены в статьях и очерках М. Ф. Альбедиль, Я. В. Василькова, М. И. Воробьевой - Десятовской, Р. Ш. Ганелина, О. П. Дешпанде, С. К. Лебедева. История экономических, политических, художественных контактов Санкт-Петербурга с Китаем рассматривается в статьях Б. В. Ананьича, Р. Ф. Итса, А. Панцова, И. Ф. Поповой, А. М. Решетова, А. Н. Цамутали и др. История отношений Петербурга с Центральной Азией затрагивалась в работах В. Вашкевича, К. М. Герасимовой, Б. И. Кузнецова, Ю. Н. Рериха и др., в настоящее время она изучается А. И. Андреевым, П. А. Павловым, В. А. Росовым, Е. С. Сафроновой, А. А. Терентьевым и др.
Изучению культурного пространства Петербурга посвящены работы Н. П. Анциферова «Непостижимый город», Ю. М. Лотмана «Семиотика города», М. С. Кагана «Град Петров в истории русской культуры», С. М. Волкова «История культуры Санкт-Петербурга», О. Г. Агеевой «“Величайший и славнейший более всех градов в свете...” – град Святого Петра». Раскрытию петербургской специфики посвящены коллективные труды «Метафизика Петербурга», работы К. Г. Исупова, Г. С. Лебедева, М. С. Уварова. Проблема семиотики культурного пространства города исследовалась Ю. М. Лотманом, В. Н. Топоровым, Б. А. Успенским.
Анализ степени разработанности проблемы позволяет сделать вывод о том, что в современной отечественной науке накоплен значительный теоретический и исторический материал по проблеме межкультурных контактов, истории Петербурга и его культурных связей с точки зрения социальной антропологии, истории, философии, лингвистики, политологии, искусствоведения, востоковедения и других гуманитарных направлений специализированного знания. Вместе с тем ощущается необходимость в систематизации, обобщении и культурологическом осмыслении имеющихся данных, в интегральном изучении заявленной темы. Восполнение этой лакуны и стало предметом настоящего исследования.
Цель диссертации: исследовать восточную составляющую культурной жизни Санкт Петербурга.
Задачи исследования:
• определить актуальные для культурологии теоретико-методологические стратегии изучения межкультурных контактов;
• выявить ведущие закономерности современного этапа межкультурного диалога;
• выделить восточный компонент в культурной жизни Санкт-Петербурга;
• провести культурологический анализ истории контактов между Санкт-Петербургом и странами Востока, выявляя общее и специфическое в развитии взаимодействия культур Востока и Запада;
• исследовать эволюцию межкультурных отношений, а также современный опыт и практику вхождения Востока в культуру Санкт-Петербурга;
• выявить основные подходы в интерпретации Востока петербургской интеллектуальной средой;
• показать степень интеграции восточной составляющей в культурную жизнь Санкт Петербурга и актуальные пространства межкультурных взаимодействий.
Источниковедческая база. По истории России и Санкт-Петербурга: полное собрание указов Российской империи, законодательные документы и акты СССР и современной России;
справочные издания по истории города;
периодика (бюллетени, газеты, журналы, сборники), нарративные источники, памятники культуры. К исследованию также привлекались материалы из фондов музея Санкт-Петербургского университета, Государственного архива кинофотофонодокументов, ФЭБ: ЭНИ «Российский архив»2;
научно-информационные материалы и архивные документы, введенные в научный оборот Санкт-Петербургским институтом истории РАН и Санкт-Петербургским научным центром РАН. В работе над диссертацией также использовались историко-аналитические исследования Н. П. Анциферова, О. Г. Агеевой, К. Г. Исупова, М. С. Кагана, Г. С. Лебедева, Ю. М. Лотмана, В. Н. Топорова, М. С. Уварова, Б. А. Успенского.
Источниками статистических данных служили: отчеты и аналитика, публикуемые администрацией Санкт-Петербурга;
официальные данные Госкомстата России, Центра демографии и экологии человека;
данные, публикуемые Петербургским Домом национальностей, МАЭ РАН;
работы, посвященные национально-культурным сообществам, этническому составу и этносоциальной структуре населения Санкт Петербурга, – А. И. Копанева, В. В. Михайленко, Н. М. Романовой, Н. В. Юхневой.
Фундаментальная электронная библиотека: электронное научное издание «Русский архив».
В исследовании литературно-художественной практики ориентальных направлений автор опирался на произведения литературного, изобразительного, музыкального, кинематографического и театрального искусства, а также на работы эпистолярного жанра и произведения фольклора. В качестве источников также привлекались каталоги, альбомы, афиши, в том числе материалы архива Кабинета рукописей Российского института истории искусств.
Музееведческая практика Петербурга исследовалась по каталогам, отчетам о приобретениях, научным публикациям сотрудников петербургских музеев, собраниям предметов и информационных материалов, хранящимся в фондах и архивах Государственного Эрмитажа, Музея истории религии, Музея антропологии и этнографии им. П. Великого, Музея истории города, Музея-квартиры П. К. Козлова и других музеев Санкт-Петербурга, Пушкина, Павловска, Петергофа, Ораниенбаума.
Источниками по российскому востоковедению и по отношениям России с Индией, Китаем и Тибетом служили введенные в научный оборот (Б. В. Ананьичем, А. И. Андреевым, Р. Ш. Ганелиным, Т. И. Грековой, Т. В. Ермаковой и др.) документы из Санкт-Петербургского филиала архива РАН, Российского государственного исторического архива, Центрального государственного исторического архива, Центрального государственного архива Санкт-Петербурга, Центрального государственного архива научно-технической документации, Центрального государственного архива историко политических документов Санкт-Петербурга, архива востоковедов Института восточных рукописей РАН, архива внешней политики Российской империи, Государственного литературного музея. Использовались документы по истории, труды экспедиций и отчеты о деятельности ИРГО, ИВ РАН, АН СССР;
работы Е. А. Торчинова «Введение в буддологию», А. М. Куликовой «Востоковедение в российских законодательных актах (конец XVII - 1927)» и других, а также сборники научно-информационных материалов «Санкт-Петербург – Китай: три века контактов» (2006) и «Санкт-Петербург – Индия:
история и современность» (2009).
Источниками по восточным учениям, практикуемым в Петербурге, служили переводы памятников философской мысли Востока, работы ученых СПбГУ, Института востоковедения РАН и его филиалов, Института философии РАН;
публикации издательств Нартанг, Ясный свет, Алмазный путь и других, специализирующихся на выпуске восточной религиозной литературы, а также содержания лекций и программ KIBI (Международного буддийского института Кармапы) и ITAC (Международного института тибетских и азиатских исследований).
Источниками по философии и культурологии служили труды С. С. Аверинцева, С. Н. Артановского, М. М. Бахтина, B. C. Библера, Л. Н. Гумилева, А. Я. Гуревича, М. С. Кагана, Ю. М. Лотмана, М. К. Мамардашвили, Г. С. Померанца, С. Л. Франка А. Я. Флиера, а также Е. Г. Соколова, Е. А. Торчинова, Т. В. Холостовой и других отечественных авторов. Среди западных мыслителей привлекались исследования В. Вельша, И. Гердера, Х. О.-и-Гассета, Э. Гуссерля, Г. Зиммеля, И. Канта, Р. Карнейро, Э. Кассирера, М. Мак-Люэна, Б. Малиновского, Э. Фромма, Дж. Хонигмана, М. Элиаде и К. Ясперса.
В качестве источников по проблематике и методологии компаративных исследований послужили работы Т. П. Григорьевой, Е. В. Завадской, А. С. Колесникова, Н. И. Конрада, Э. Конзе, М. Е. Кравцовой, В. Г. Лысенко, В. В. Малявина, А. В. Парибка, Е. Б. Рашковского, Р. Роллана, М. Т. Степанянц, Р. Тагора, Е. А. Торчинова.
Источниками по психологическим аспектам межкультурных взаимодействий служили работы К.-Г. Юнга, а также А. Маслоу и других представителей гуманистической психологии, в том числе трансперсонального и интегрального направлений.
Использовались исследования этнологов: М. Мид, А. Крёбера, К. Уисслера, Р. Бенедикт и К. Дюбуа, социальных и культурных антропологов М. Вебера, Р. Редфилда, Р. Линтона, М. Херсковиц, Э. Стоунквиста, И. Хэллоуэлла, Р. Парка, В. Шапинского.
Методологическая и теоретическая основа исследования. Диссертация основывается на междисциплинарном подходе, который направлен на исследование Санкт Петербурга как целостного культурно-исторического образования (использование философских, исторических, искусствоведческих, филологических, социологических и других способов теоретического исследования). Научный поиск осуществлялся философскими средствами индукции и дедукции. При раскрытии специфики межкультурного диалога использовались методы компаративного анализа, а также достижения культурной и философской антропологии, аксиологический и семиотический подходы. Изложение материала производится в соответствии с принципом историзма.
Ведущими в диссертации являются совмещенные методы диахронного и синхронного компаративного анализа. Восточные влияния на петербургскую культуру рассматриваются как неотъемлемая часть отечественного культурогенеза.
Специфика рассматриваемого предмета обусловила обращение к другим методам исследования:
• сбор и упорядочение большого массива информации о культуре Санкт-Петербурга определили применение историографического и источниковедческого анализа;
• изучение современных событий и феноменов культуры определило использование различных методик наблюдения (натурного, внешнего, включенного) и статистического исследования;
• анализ специфических особенностей различных культурных феноменов осуществлялся с помощью феноменологической редукции;
• в исследовании межличностных и межгрупповых отношений применялись аналитические подходы гуманистической психологии.
Основные научные результаты исследования:
• выявлены актуальные теоретико-методологические стратегии изучения межкультурных контактов;
• прослежены история проникновения, формы бытования и распространения восточных традиций в культурной жизни Санкт-Петербурга;
• проведен анализ универсальных закономерностей межкультурного взаимодействия и специфических проявлений, характерных для Санкт-Петербурга;
• проанализированы различные зоны включения Востока в жизнь Санкт-Петербурга, определены динамика и содержательные изменения межкультурных отношений;
• исследованы современные рецепции восточных культур в Санкт-Петербурге;
• выявлена степень интеграции восточной составляющей в культурную жизнь Санкт Петербурга.
Научная новизна проведенного исследования:
• в диссертации разработаны интегративные подходы исследований межкультурных контактов;
• межкультурное взаимодействие представлено как важнейший фактор исторического процесса;
• осуществлена интегральная реконструкция истории влияний культур не библейского Востока на культурную жизнь Санкт-Петербурга;
• проведен системный историко-культурологический анализ восточного компонента в культуре Санкт-Петербурга;
• Восток в культуре Петербурга проанализирован в институциональном, морфологическом и содержательно-смысловом аспектах;
• определены особенности межкультурных контактов на разных этапах генезиса петербургской культуры (локальная, а также общеевропейская и российская специфика);
• прослежена социокультурная динамика взаимодействия между восточными и западными компонентами петербургской культуры;
• выявлены основные тенденции развития межкультурного диалога в постсоветский период;
• исследованы области политического, экономического, социального, рекреационного, творческого и религиозного взаимодействия Санкт-Петербурга со странами Востока.
Основные положения диссертации, выносимые на защиту:
1. Категории «культурная реальность», «культурный процесс», «культурное пространство», «межкультурное взаимодействие», «Восток – Запад» определяют семантическое поле и регламент исследований межкультурных контактов.
2. Культура «держит» свою самобытность: накопленными формами выживания (защиты жизни);
способами психо-физического восстановления;
выработанными механизмами самоактуализации человека.
3. Контакты между народами с наименьшим совпадением культурных кодов, встреча с принципиально иными содержаниями и формами организации культурных параметров обеспечивают культурам-реципиентам наибольшие возможности для обнаружения дополнений к собственной культуре, выявления собственного своеобразия, а также возможности обнаружения незадействованных ресурсов.
4. Восточные представления и культурные практики обнаруживаются как уже существующие и функционирующие в повседневной культуре Петербурга.
5. По большей части культурных параметров восточные воздействия на культуру Петербурга сегодня перекрывают западные влияния.
6. Элементы восточной культуры имеют в Петербурге повсеместное хождение и демонстрируют отчетливую тенденцию к формированию самостоятельных паллиативов.
7. В настоящее время формируются общие литературные, технологические, экономические и другие сферы взаимодействий, совместно осваиваемые представителями различных народов и культур.
8. Петербургская история позволяет фиксировать несколько пространств межкультурных контактов, специфика которых определена доменом актуальных потребностей, мотивов и целеполаганий участников межкультурного диалога: 1) прагматическое пространство – обуславливающее политическое, экономическое и социальное измерения межкультурных взаимодействий;
2) рекреационное пространство – служащее обновлению культурных форм посредством обращения к этнике и фольклору;
3) пространство самоактуализации – определяющее научное, художественное и религиозное измерения межкультурных контактов.
Научно-теоретическая и практическая значимость результатов диссертационного исследования заключается в уточнении основных категорий, выявлении интегративных культурологических подходов, а также в определении эффективных ракурсов рассмотрения межкультурных взаимодействий. Выдвигаемая концептуальная схема позволяет увидеть причины тех или иных событий, феноменов, явлений культуры.
Теоретико-методологические подходы, ставящие во главу угла потребности человека (от проблем выживания до самоактуализации и трансцендирования), позволяют расширить границы культурно-исторического анализа межкультурных контактов. Дифференциация полей межкультурной коммуникации позволяет выявлять смыслообразующие закономерности и связи. Предложенную методику можно использовать не только в качестве инструмента теоретического познания, но и для практического анализа современных культурных взаимодействий. Положения и выводы диссертации, а также конкретные рекомендации существенны для выработки политических, экономических и социальных концепций, связанных с межкультурным взаимодействием. Они могут способствовать обновлению представлений о роли контактов в культуре и формировании самосознания современного человека. Исследование восточного компонента в культурной жизни города представляется значимым и для петербурговедения. Работа может заполнить пробелы в обобщающих научных трудах по истории Санкт-Петербурга и исследованиях рецепций восточных культур. Кроме того, материалы диссертации могут использоваться для создания учебников по истории Петербурга и культурологии, а также общих и специальных курсов по теории и истории культуры, истории взаимодействия России со странами и народами Востока, Восток в культуре Петербурга. В реализации политических, экономических, социальных и культурных программ представленные идеи позволят точнее определить и в случае надобности откорректировать цели и задачи, ранжировать приоритеты деятельности. Опираясь на ясность в отношении интереса, мотивов и целеполаганий участников межкультурного диалога, предлагаемые подходы призваны не только помочь в анализе происходящего, но гуманизировать широко применяемые естественнонаучные технологии моделирования социокультурных процессов, помочь в выборе ответственной позиции по отношению ко всем участникам межкультурного сближения.
Апробация результатов исследования:
Участие в научных форумах: Международная научно-практическая конференция «Реальность этноса» (СПб., 2003);
семинары философско-культурологического центра «СОФИК» (СПб., 2005);
научная конференция «Вторые Торчиновские чтения» (СПб., 2005);
V Международная научно-практическая конференция «Диалог культур: Болонский процесс, язык, культура, бизнес» (СПб., 2006);
семинар «Восток» философского факультета СПбГУ (СПб., 2006);
научная конференция «Третьи Торчиновские чтения» (СПб., 2006);
I Российский культурологический конгресс (СПб., 2006);
XI Международный симпозиум «Новые технологии восстановительной медицины» (Греция, Салоники, 2006);
круглый стол «Философия культуры и культурология: вызовы и ответы» / Дни петербургской философии: мир философии – мир человека (СПб., 2006);
научно практическая конференция «Артосфера: перспективы развития и инновации» (СПб., 2007);
научная конференция «Четвертые Торчиновские чтения» (СПб., 2007);
Всероссийская научная конференция «Россия и революция 1917 года: опыт истории и теории» (СПб., 2007);
II Российский культурологический конгресс «Культурное многообразие: от прошлого к будущему» (СПб., 2008);
Международная научная конференция «Россия – Монголия: самобытность и взаимовлияние культур в условиях глобализации» (СПб., 2008);
конференция «Человек как творец и творение культуры» / Дни петербургской философии:
человек познающий – человек созидающий – человек верующий (СПб., 2008);
круглый стол «Диалог культур и культура диалога» / Дни петербургской философии: философия в диалоге культур (СПб., 2009);
Международная научная конференция «Россия – Монголия:
культурная идентичность и межкультурное взаимодействие» (Улан-Уде, 2010);
семинары Центра изучения культуры философского факультета СПбГУ 2009-2011 гг.
Организация научных и просветительских мероприятий: организация и участие в I Международной научно-практической конференции «Буддизм Ваджраяны в России:
история и современность» (Санкт-Петербург, Музей истории религии, 2008);
организация II Международной научно-практической конференции «Буддизм Ваджраяны в России: от контактов к взаимодействию» (Москва, ИВ РАН, 2010);
организация курсов медитативных практик «Махамудра» и «Пхова» (Санкт-Петербург, 1990, 1991), а также I Международного фестиваля творчества буддистов «Молодой буддизм» (Санкт-Петербург, Балтийский дом, 1995) и III Международного фестиваля тибетского буддизма «Буддизм.ру» (Санкт-Петербург, 2008).
Общественные и культурно-просветительские проекты: основание Фонда буддийских изданий и переводов «Карма Йеше Палдрон» (СПб., 1997);
выступление на Петербургском радио (программа «Духовное наследие России» в рамках городского проекта Толерантность, СПб., 2008);
участие в создании фильмов: «Пхова во время холеры» (Петербург, 1995);
«Буддизм в России» (Москва, 2008);
Работа в международных проектах по возведению ступы Чудес Будды (Польша, Дробин) и ступы Просветления (Калмыкия, Элиста), в том числе роспись алтарного зала (1998-2000);
текст к альбому XVII Кармапы «Кагью в Петербурге» (СПб., 2009).
Разработка и реализация учебных курсов: Искусство стран Востока (Институт ДПИ, 2001-2006);
Культура стран буддийского Востока (Институт ДПИ, 2002-2005);
Культурология (Институт ДПИ, 2001-2006);
Эстетика жизни (Академия права и бизнеса, 2006);
Теория культуры (СПбГУ, 2007, 2011);
Теория и история искусства (СПбГУ, 2008);
История мировой культуры (СПбГУ, 2006-2011);
Восток в культуре Петербурга (СПбГУ, 2007-2010), а также подготовка студенческих работ по ориентальной проблематике.
Исследование и публикации по теме были поддержаны отечественными грантами:
стипендия президента РФ (2004-2005), грант президента РФ НШ-2864.2006.6 на издание монографии «Буддизм в Петербурге», а также участие в проектах «Россия – Монголия» (2009, 2010) РГНФ 08-03-92261 г\g и РФФИ 09-06-07095.
Монографии: «Буддизм в Петербурге: история и современность» (СПб., 2008), «Культурологические подходы к изучению межкультурных контактов» (СПб., 2011);
коллективные монографии: «Сокровище Тибета: буддийские методы в искусстве» (А. Алексеев-Апраксин, Б. Ерохин, М. Загерс. Е. 2004);
«Новые традиции» (ред.
Е. Э. Суровой, 2009);
Фундаментальные проблемы культурологии. Т. 5 / Теория и методология современной культурологии (ред. Д. Л. Спивак) (СПб., 2010).
Общий объем публикаций 52 п.л.
Диссертация обсуждена, одобрена и рекомендована к защите на заседании кафедры культурологии факультета философии СПбГУ 10 мая 2011 года.
Структура и объем диссертации. Работа состоит из введения, трех глав, включающих девять параграфов, заключения и библиографического списка литературы (482 наименования, в том числе на иностранных языках – 12.). Общий объем диссертации 352 страницы.
2. ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ Во введении дается обоснование актуальности темы, раскрывается её научная разработанность, определяются цель и задачи исследования, источниковедческая база, формулируются теоретико-методологические основания диссертации.
В первой главе «Теоретико-методологические основания» определяются теоретические и методологические принципы исследования. В ней формулируется аналитический подход, применяемый в диссертации, а также проводится критический анализ работ, посвященных глобальным культурным изменениям современности, в том числе и межкультурным взаимодействиям.
В первом параграфе «Основные понятия и подходы исследования» выявляется семантика принципиальных для данной диссертации понятий, таких как: «культура», «культурная реальность», «межкультурный контакт», «культурный процесс», «культурное пространство», «пространства взаимодействий», «Восток – Запад».
«Культура» в диссертации рассматривается как фундаментальная реальность, которая охватывает взаимодействие человека с другими людьми и с самим собой, с природой и обществом (М.С. Каган). Анализ её сущностных характеристик свидетельствует о том, что она несводима к специализированной деятельности и институтам. Она включает в себя предметное и символическое, но не исчерпывается ими. Формируемая посредством поощрений, норм и запретов, культура возделывает стихию человеческой жизни, оказываясь принадлежащей реальности, трактуемой как подлинная только в том случае, если каждый символ, не существующий без материальной отягощенности, каждый культурный артефакт несет смысл и получает свое воплощение в конструктивной деятельности человека (М. Хайдеггер). Данное понятие не ограничивается и покрытием сферы знания, поскольку наиболее фундаментальным образом она обнаруживает себя в «способах открытости миру», в «самостоянии каждого индивида» (Г. С. Померанц).
Поскольку механизмы культурной регуляции содержатся в опыте каждого человека, который оказывается и в роли объекта, и в роли субъекта, постольку и понятие культура включает в себя как внешнюю форму реакции сознания людей в различных условиях, так и внутреннее осознание индивидом собственного потока психо-физических состояний.
Таким образом, культура трактуется как диапазон возможностей мотивированной деятельности человека, которая осуществляется «от первого лица» в результате свободного волеизъявления.
Понятие «культурная реальность» включает в себя не только мир внешний, но и мир внутренний (С. Л. Франк). В исследовании взаимодействия культур Востока и Запада это особенно значимо. Опыт востоковедческих и компаративистских исследований показывает, что объективного научного анализа и накопления эмпирических знаний недостаточно для адекватного понимания иной культурной реальности. Изучение смыслов, представленных в эмпирическом материале, недостаточно потому, что наука сама лишь часть культурной реальности, носитель которой – человек действующий, чувствующий и сознающий. Наука дает нам систематизированный взгляд на мир, она вычленяет общее, закономерное, а значит, воспроизводимое, практически используемое, в то время как культурная реальность включает субъективность, неповторимость, индивидуальность. То есть накопленный объем информации, «культурный тезаурус», сам по себе не является культурной реальностью. Он становится ею только в соединении с реальным опытом человека и его мотивацией, воплощенной в действии. В связи с этим понятие «культурная реальность» включает в себя помимо предметного и символического бытия организацию внутреннего мира человека, его интересы, потребности личности и его поведение.
Понимание культурной реальности осложнено ещё и тем, что она, как правило, не артикулируется человеком, ибо воспринимается как данность. Тем не менее, она обнаруживается: в условиях кризиса, когда культура не способна выразить содержания жизни (Г. Зиммель), и в ситуации компаратива, когда появляется возможность сравнивать и сопоставлять.
Понятие «культурный процесс» связано с представлениями о движении культуры во времени, а также с изменениями, причиной которых выступают действия человека или группы лиц к освоению интересующей их тематики. Механизмы освоения результатов этих действий более широкой аудиторией дают материал для исследования изменения форм организации культурного опыта. Таким образом, понятие «культурный процесс» включает в себя микро- и макроуровни трансформации способов осознания и освоения мира. В контексте исследования межкультурного взаимодействия анализ «культурного процесса» также позволяет проследить усвоение иного культурного кода, изменение влияний доминирующих факторов, форм и содержаний межкультурных контактов. Таким образом, исследование «культурного процесса» предполагает методологическую возможность изменять масштаб рассмотрения исторического материала (Р. Карнейро)3, анализировать и обобщать, делать репрезентативную выборку для решения обусловленных актуальностью и целью исследования задач.
«Культурное пространство» – ареал распространения одной или нескольких близких по типу культур. Помимо пространственной характеристики, понятие «культурное пространство» включает в себя наличие органической культурной целостности, где все составные части объединены общими ценностями4. Специфичность культурных пространств обнаруживается в их отличиях на уровне смыслового содержания и организации, что свидетельствует о наличии множественности культур даже внутри одной языковой базы. Обладая единством неповторимости, каждое из культурных пространств не существует в изоляции, поскольку пространства эти взаимопроникающи, они перекрывают друг друга. Их единство обеспечивается человеком, вне которого они не существуют.
Человек персонифицирует культурные пространства посредством сознательной деятельности. В них ему открывается возможность осуществлять контакты не только с современными сферами культуры, но и с прошлым, наполняющим человеческие мысли и См: Карнейро Роберт Л. Культурный процесс // Антология исследований культуры. СПб.: СПбГУ, 2006. С. 428- 430.
Обращение к аксеологическим содержаниям культуры не отменяет важности положений проссемики, представляющей культурное пространство говорящим, наделенным значением, варьирующимся от культуры к культуре, обладающим сильными и слабыми культурными кодами. Анализ содержания этих пространств даёт возможность по-новому рассмотреть формы межкультурного взаимодействия чувства. В связи с этим «культурное пространство» понимается как распределительная структура, через контроль над которой человек держит в руках все варианты взаимоотношений с миром.
«Межкультурные контакты» – следствие пересечений культурных пространств, результаты которых рассматриваются как важнейшее условие развития культуры, поскольку история не располагает примерами абсолютно обособленного существования5.
Контакт с «другим» как «поиски своего» и «поиски чужого» составляет неизбежное условие развития человечества (Ю.М. Лотман). Таким образом, понятие «межкультурный контакт» фиксирует не только познавательный интерес, но и стремление к сотрудничеству, аффилиации6, самоутверждению. «Межкультурный контакт» рассматривается в работе и как механизм расширения представлений о мире, как стимул для изменения человека, и, стало быть, данное понятие обозначает одно из важнейших условий культуро- и антропогенеза. Смысл его раскрывается в наличии механизма стимуляции культурного процесса, культурного обновления, изменения культурной реальности, а также обеспечения культур саморефлексией, противостоянием идеологической догматизации и кристаллизации культурных норм.
Понятие «Восток – Запад» в настоящем исследовании трактуется в логике более сложных отношений, чем географическое положение. В смысловом наполнении данного понятия учитывается историческое колебание этой «хрестоматийной оппозиции», а также проблема вторичного культурного родства, опосредованного диффузными процессами.
Так, под понятием Запад имеется в виду европейское культурное пространство, с которым Петербург обладает исторически сложившимся культурным родством, а под Востоком – культурные пространства стран Азии и Дальнего Востока. Акцент на этой оппозиции (в настоящем исследовании) вызван интересом к контактам между народами с наименьшим совпадением культурных кодов, поскольку встреча с принципиально иными содержаниями и формами обеспечивает культуре-реципиенту наибольшие возможности для вычленения собственного своеобразия, способствует обнаружению и покрытию культурных дефицитов.
Во втором параграфе «Методологические основания» определяются наиболее эффективные методы для анализа восточной составляющей в культурной жизни Петербурга, а также формулируется исследовательская модель, позволяющая выявить процессы межкультурного взаимодействия.
Система координат исследования в качестве одного из ракурсов анализа предполагает выделение трех уровней культурной реальности: предметно-вещный, символический и трансперсональный (духовный). Таким образом, культура рассматривается в нескольких ипостасях: как культурная продукция, как инобытие человека в символах и символических проявлениях и как жизнь сознания. На первом уровне мы видим операции с предметным миром, по большей части безличные или обезличенные процессы, например в анализе глобального рынка, где человек – объект среди объектов (Г.Маркузе). Со вторым уровнем соотносятся символические культурные формы, где человек – это субъект в мире объектов.
На третьем уровне человек предстает чистым субъектом, открытым для трансцендентного знания и трансперсонального опыта. Процессы в описанной структуре происходят как по горизонтали, так и по вертикали, когда в нисходящем движении творческий процесс «конденсируется», превращаясь, например, в картину, а картина – в товар, а в восходящем движении – когда мы «развоплощаем» некий объект, рассматривая его как символ, идею, а затем – как проявление трансперсональной (духовной) жизни.
Основы культурной самобытности – это ещё один ракурс анализа, позволяющий рассматривать взаимодействие культур как процесс выхода за пределы привычных форм жизни, как экзистенциальное действие, как проблему пограничной ситуации. Данный Даже практика культурных изолятов не представляет здесь исключения, поскольку в изоляции те или иные группы оказались уже с достаточно широким набором культурных традиций. Кроме того, этнические и культурные изоляты со временем оказываются обреченными на архаизацию, регресс и исчезновение.
Потребность в общении, в осуществлении эмоциональных контактов, в проявлениях дружбы и любви.
ракурс позволяет интерпретировать межкультурный контакт как поиск расширения возможностей собственной культуры, как «договор» о взаимной безопасности или как освоение жизненно необходимого опыта. Открывающиеся в анализе основ культурной самобытности закономерности обращения к Другому показывают, что с, одной стороны, любой контакт воспринимается как потенциально опасный, а с другой — как крайняя необходимость. Таким образом, исследование взаимодействий культур, где каждая представляет собой инициируемый людьми непрерывный процесс, разворачивающийся в многоуровневом пространстве традиций и инициатив, приводит к обнаружению, что важнейшая из основ межкультурного общения – это поиск и нахождение способов жизнеобеспечения и выживания. Связанная с ней сфера культурных контактов служит покрытию «базовых» потребностей человека. Она связана с трудом, физическим и психологическим напряжением, с тем, что обеспечивает динамику развития культуры.
Другая, не менее фундаментальная основа культурных взаимодействий, – необходимость в психо-эмоциональном и физическом восстановлении человека. Культурные контакты здесь организуются как рекреация. Они призваны разнообразить жизнь человека и способствовать обновлению культуры. Это важно, поскольку любая культурная форма невечна, живет лишь ограниченный период времени. Как бы совершенна она ни была, она рано или поздно отрабатывает себя. Это стимулирует обращение людей к культуре соседей и как следствие порождает заимствования и культурный синтез. Еще одно фундаментальное основание межкультурных контактов – самоактуализация человека, поиск смысла жизни и возможностей культурного изменения. По мере развития межкультурных связей данный опыт оказывается востребованным многими, хотя непосредственно касается лишь людей пассионарных, не удовлетворенных наличествующими в собственной культуре ответами на актуальные проблемы бытия, чей интерес выходит за границы обустройства безопасной, комфортной и эмоционально насыщенной жизни. Людей, которые ради встречи с непознанной реальностью готовы мобилизовать все свои внутренние ресурсы. Хотя актуальность подобной активности большинством не осознается, впоследствии её результаты схватываются и приспосабливаются для потребления.
Пересечение названных ракурсов анализа выявляет морфологическую структуру межкультурных взаимодействий, которая позволяет исследовать как отдельные культурные формы, так и их конфигурации в синхронном и диахронном планах их существования. Получая возможность проследить порождение и становление отдельных культурных форм и их динамику в историческом масштабе, данная модель позволяет провести функциональное исследование межкультурных взаимодействий, изучить принципы и формы контактов в связи с их обусловленностью задачами удовлетворения потребностей и запросов человека. Основа данного анализа – различие стремлений человека к контакту с Другим, деятельности для Другого или против Другого.
Исследование побуждений к взаимодействию, намерений, мотивов, установок, различий целеполагания позволяет раскрыть содержание межкультурного общения. «Все то, что наличествует в индивидах в виде влечений, интересов, идей, стремлений, психических состояний и движений, то, из чего формируется воздействие на других людей или что способствует восприятию этих действий, есть содержание. Сама по себе эта материя, в которой исполняется жизнь, мотивация, движущая ее, в сущности, не социальна. Голод, любовь, труд, религиозность, техника, функции и результаты деятельности разума не есть непосредственное общественное существование индивидов в определенных формах совместного существования, подпадающих под общее понятие взаимодействия.
Обобществление, следовательно, есть в бесчисленном количестве способов реализующаяся форма, в которой индивиды … создают особое единство, внутри которого эти мотивы и интересы находят свое воплощение».7 Обобщение данного утверждения позволяет провести анализ презентативных форм межкультурных взаимодействий с учетом их Зиммель Г. Избранное. Том 2. Созерцание жизни / Общение. М.: Юрист, 1996 С. 486-487.
базовой мотивации: 1. Прагматическое пространство взаимодействий – обуславливающее политическое, экономическое и социальное измерения межкультурных взаимодействий.
(Деятельность, определяющая общее направление культурного развития) 2. Рекреационное пространство – служащее обновлению культурных форм посредством обращения к этнике и фольклору. (Деятельность, служащая культурному обновлению) 3. Пространство самоактуализации – определяющее научное, художественное и религиозное измерения межкультурных контактов. (Созидательная деятельность, ведущая к изменению культурной реальности.) В применении к изучению истории и современности данная методология позволяет выявить ряд проблем, уходящих от внимания исследователей культуры Санкт-Петербурга.
Она призвана содействовать выявлению форм рецепций восточных культур, а также способствовать осмыслению универсальных и специфических характеристик культуры «Северной столицы».
В третьем параграфе «Межкультурные контакты в контексте глобальных процессов» анализируются современные масштабные культурные изменения и международный научный дискурс, направленный на осмысление глобальных процессов.
При этом Петербург рассматривается как регион, развивающийся в сочленении двух противоположных тенденций: 1) выработки адекватных жизненным условиям самобытных форм существования;
2) обращенности к общечеловеческим практикам. Эти тенденции Петербурга, как и любого другого самобытного культурного пространства, обуславливают процессы интеграции и дезинтеграции народов и культур, вовлекая различные субъекты, влияя на структурные, функциональные и динамические характеристики культуры.
Изучение специфики межкультурных взаимодействий позволяет утверждать, что региональное обособление сегодня уходит на второй план. Мы пользуемся электронными средствами коммуникации, обременены знанием культурных артефактов и текстов различных времен и народов, приобщены к международному телевещанию, всемирным трансляциям, общаемся с путешествующими и мигрантами, имеем личный опыт посещения различных стран. То есть осуществляем множество реальных и воображаемых межкультурных связей, большинство из которых еще полвека назад были просто немыслимы. Происходящая трансформация культурной реальности ведет к изменению форм культурной идентичности, к глобализации биографии (У.Бек). Среди вариантов межкультурного сближения обращает на себя внимание культурная гибридизация, которая наряду с диффузией, адаптацией и др. представляет важнейший элемент культурогенеза.
Однако гибридизация проявляется не только как объективированная социокультурная практика, но и как проблема субъекта, когда различные системы рациональности встречаются в сознании отдельно взятого человека. Проблема здесь заключается в том, что, будучи вместилищем разного культурного опыта, постоянно «перепаковывающегося» в сознании, современные люди находятся в опасности окончательно потерять свою идентичность, не узнать самих себя. В связи с этим, в частности, представляется необоснованным оптимизм конструктивного плюрализма, согласно которому осуществление людьми свобод позволяет сохранить все виды культурного наследия;
реальные взаимодействия между культурами и в прошлом и в настоящем протекают неблагополучно, и эта ситуация останется неизменной при условии сохранения нынешнего уровня понимания происходящего. Ведь очаги межкультурных конфликтов сегодня наблюдаются в идеологической, экономической, религиозной, социальной сфере, и повсеместное распространение демократии этих проблем не решает.
Межкультурные контакты, которые обуславливают западный вектор развития петербургской культуры, сегодня отмечены модернизацией во всех областях жизни, а также пришедшими с Запада «духом свободы» и либерально-демократическими ценностями. Проблема здесь видится в том, что, воспринимая себя европейским центром, Петербург неминуемо оказывается в роли провинциала, поскольку заявленная позиция ставит город в соотношение «более и менее развитого» и заставляет признаться, что он по многим параметрам отстает. Ошибка восприятия данного пути как безусловного блага кроется в сближении представлений об уровне культуры и техническом совершенстве.
Угрозы вестернизации видятся и во включенности отечественной культуры в глобальный рынок, где конкурируют не только товары, но и мировоззрения, ценности, образ жизни.
Однако не каждая оригинальность и самобытность способна выдержать такую конкуренцию, которая чревата для многих культур нормативно-ценностой инфляцией и даже банкротством (П. К. Гречко). Здесь обнаруживается расхождение логики развития рынка и культуры. Фактическое развитие «товарной многокультурности» (К. Кшиштофек) делает уязвимым положение «радикального конструктивизма» о том, что культуры самореферентны, замкнуты на собственных описаниях. Хотя такое понимание и модифицирует классическое представление о диалоге культур как о свободном взаимодействии открытых систем, поскольку принимает во внимание наличие закрытых сегментов культуры, позволяющих успешно противостоять разнообразным манипулятивным техникам. Однако оно не отменяет исторического факта, заключающегося в том, что западный стиль потребления инокультурных ценностей со временем лишает носителей тех или иных вариантов идентичности понимания вкладываемых в собственную культуру смыслов. Неважно, анализируется ли проблема как практика маскировки западных стандартов знаками местного быта, обычаев, этнонимов и топонимов – «глобальный локалитет» (Т. Е. Савицкая) или как технология «вирусного воспроизводства» западных культурных норм (З.Сардар, М.Дэвис). Свободная от осмысления интеграция в западную модель приводит к утрате не нашедшего сиюминутного применения опыта, механизмов передачи культурного наследования, растрате природных и человеческих ресурсов.
Осуществление межкультурных контактов в русле концепции многополярного мира также весьма проблематично (С. Хантингтон). Несмотря на большое количество жизнеутверждающих теорий, предполагающих сложение нескольких значимых на глобальном уровне метакультур, формирующихся на основании: общей истории, комплементарности народов, родства языков, этических и религиозных воззрений, единого экономического, юридического, географического пространства, реальный опыт межкультурных взаимодействий иной. Например, идея С. Хантингтона о сложении христианского евроатлантизма, конфуцианского, исламского, индуистского и буддийского мира абсолютно не соответствует реалиям многонационального Петербурга, где представлены все виды конфессий и религиозные представления могут отличаться даже у членов одной семьи. Несоответствие теории реальному опыту российских взаимодействий проявляется также в том, что с родственными по этническому, конфессиональному, языковому признаку странами, с которыми культурное родство очень сильно, политическое и экономическое сотрудничество постоянно встречает серьезные препятствия. В то время как с далекими в культурном и мировоззренческом плане странами Дальнего Востока, Южной и Центральной Азии, напротив, очень продуктивны, что делает эти страны лидерами не только в экономической жизни Санкт-Петербурга, но и в других сферах межкультурного обмена. Данная тенденция в целом не умаляет объединяющий потенциал идеи Евразийского культурного пространства, которая опирается на восприятие русской культуры как неевропейского феномена, обладающего уникальным соединением западных и восточных черт. Однако в настоящее время евразийство в основном реализуется как противостояние вестернизации. И это не специфика евразийства, но результат его включенности в концепцию многополярности.
Создающиеся политические блоки и союзы оказываются обреченными на борьбу за умы, ресурсы, глобальные рынки, что негативно сказывается на процессе межкультурного общения во всех других сферах взаимодействия.
Адекватными наблюдаемым в Петербурге процессам межкультурных взаимодействий следовало бы считать процессы глокализации – одновременное развертывание тенденций, – глобализации и локализации, интернационализации и регионализации, унифицированного обезличивания и пестования обособленной самобытности. Взаимовключенность глобального и локального обнаруживает межкультурные контакты нового типа, поскольку в современный диалог включены представители «традиционных» и «современных» культур, «современных» и «транссовременных», а также последних с первыми. Анализ данных реалий открывает поле для исследований любого масштаба – от взаимодействий культур Востока и Запада до общения жителей одной коммунальной квартиры. Представляют интерес и мысли М. Льюиса, утверждающего, что «распространенное представление о модернизации как процессе европеизации, а затем американизации ущербно, поскольку способствует отчуждению неофитов модерна от собственной культуры… В то время как именно восточные культуры содержат ключевые для понимания глобального общества принципы солидарности со всеми поколениями – жившими, живущими и теми, которые еще будут жить на Земле». – Данный способ мышления основывается на том, что – «все цивилизации обязаны быть чувствительны к чужеродному, какие бы формы оно ни принимало»8.
Однако заявленный поиск синтеза уникальных культурных традиций с достижениями модернизма мало чем отличается от позиции «все правы, все уважаемы, нет культур плохих и хороших». Это широко распространившееся отношение, уже введенное рядом стран в конституции, до сих пор себя не оправдало, поскольку ни теория, ни практика мультикультурализма так и не выработала инстанции для культурного единства.
Отчасти решение данной проблемы связано с идеей трансгресса, согласно которому не следует подводить культуры под общий знаменатель, но надо дать всем возможность сотрудничать и развиваться в совместном мире, делая чужих другими. Это, по мнению В. Вельш, может быть реализовано на основе ситуационного трансверсального разума, который ничего не охватывает, не создает единой тотальности, но в то же время связывает.
Механизмом межкультурного сближения здесь становится вычленение неприкосновенного «культурного ядра», которое обеспечивает культурную идентичность, а сотрудничество организовывается на второстепенных, предпоследних основаниях. То, что для всех непринципиально, как раз и становится сферой объединения, местом обнаружения ситуационных единств, нахождения компромиссов, общности. Очевидными проблемами здесь выступают отсутствие всеобщего консенсуса по данным вопросам, а также нежелание ряда стран и народов участвовать в указанном процессе.
Вторая глава «Восток в истории культуры Петербурга» посвящена исследованию репрезентативных форм межкультурных контактов. На материалах трехвековой истории Петербурга раскрываются различные аспекты интеграции Востока в живую городскую среду. Анализ форм рецепции восточных культур в Санкт-Петербурге позволяет выявить механизмы и проследить логику осуществления межкультурного диалога, а также определить культурно-исторические причины некоторых проблем современности.
В первом параграфе «Формы выживания и культурного развития» проводится функциональный анализ межкультурных взаимодействий, дается характеристика направлений целенаправленно организованного взаимодействия и институциализации восточного компонента в культурной жизни Петербурга.
С первых лет существования обращенная к инновациям столица Российской империи инициировала кардинальные изменения во всех сферах отечественной культуры. Именно здесь определялись основные стратегии отношений с зарубежными государствами.
Разрабатывая механизмы для насыщения русской культуры достижениями соседних стран, в том числе и восточных, Петербург формировал одну из важнейших основ межкультурных контактов в целом – внешнеполитические связи. С петровских времен были налажены взаимовыгодные отношения с Китаем (миссия Л. В. Измайлова, посольство С. Л. Рагузинского, Буринский и Кяхтинский договоры). Исследование попыток установления официальных связей с Индией, Средней Азией, Афганистаном, Тибетом приводит к выводу, что встречающееся у историков (А. И. Андреев и др.) прочтение Luyckx M. The Transmodern Hypothesis: Towards a Dialogue of Cultures // Futures. Guildford, 1999. P. 974.
некоторых из них как неудачных оправдано лишь в контексте внешнеполитической конъюнктуры того времени. Не удались меркантильные этноцентрические задачи, однако с точки зрения дальнейшего развития отношений между культурами – это можно рассматривать как успех. Анализ истории дипломатических связей с восточными странами также показывает значимость личностного фактора и важность первых контактов для последующих взаимодействий. Так, непродуманные экспедиции (А. Д. Лаксмана, Н. П. Резанова, Е. А. Головина), направленные на установление связей России с Японией, негативно сказались на всех последующих сношениях между странами. В то время как отношения Петербурга с Бангкоком, напротив, – дают пример успешной внешней политики, благодаря которой Сиам (Тайланд) остался единственной неколонизированной страной Индокитая. Внешнеполитические подходы к проблемам межкультурного взаимодействия в диссертации рассматриваются и на примерах участия официального Санкт-Петербурга в Большой геополитической игре в конце XIX начале XX века, включая идею создания «Великой буддийской конфедерации» и другие экспансионные сценарии внешней политики. Всё это позволяет сделать вывод, что, оставив данные планы нереализованными, столичный Петербург способствовал сохранению уникальных культур, в частности Тибета, а также сохранил лояльность восточных соседей, тем самым, обеспечив плодотворное развитие межкультурных отношений в будущем.
На почве проводимой Петербургом внешней и внутренней политики развивалась торговля со странами Востока. Механизмы налаживания экономических связей с Китаем, Индией, Тибетом позволяют рассматривать Петербург как опекуна и модератора этой сферы культурных взаимодействий. Маршруты торговых потоков, предметов экспорта, практика транзитной торговли дают возможность проследить связь предметно-вещного обмена с появлением в Петербурге новых форм культурных практик, например чаепития.
Решая базовые для выживания страны экономические вопросы, петербургская элита, практически, никогда не отступала от меркантильного подхода, опиравшегося на принцип «покупать дешевле, продавать дороже» и заключавшегося в поддержке экспансии торгового капитала и поощрении развития отечественной мануфактурной промышленности. Эта специфика экономической политики Северной столицы, преследующей не столько идеологические, сколько прагматические интересы, сохранилась и в последующие времена. Благодаря Петербургу, с начала XVIII века – традиционным торговым партнером России становится Китай. В развитие взаимовыгодных отношений в XIX веке создается ориентированное на восточное направление пароходство, появляются совместные предприятия, банки, строится Китайская железнодорожная магистраль.
Экономические отношения со странами Востока в советский период изменяются. После паузы отмечается выход экономических отношений с Индией и Китаем на новый уровень, особенно в годы холодной войны. Ленинград принимает активное участие в обучении и стажировке студентов, рабочих и инженеров из стран Востока. Осуществляет поставки в Китай оборудования и машин (задействовано более 100 предприятий города) и получает взамен традиционные товары китайского экспорта, что было важно для возрождающегося после блокады города. Побратимом Ленинграда становится крупнейший город Китая – Шанхай.
Технико-технологический обмен представляет ещё одну область межкультурных взаимодействий, связанных с выживанием. Восток способствовал активизации внимания столичного Петербурга к исследованию природных ресурсов собственной страны. При Петре Великом в России впервые произвели разведку и добычу драгоценных металлов, покупаемых ранее на Востоке. Китай в XVIII веке превосходил Россию в технологическом плане, в связи с этим петербургские власти не жалели ресурсов на то, чтобы обучить своих подданных восточным ремеслам, и постоянно осуществляли попытки наладить соответствующие производства. Так, в Петербурге в 1744 году была основана Порцелиновая мануфактура9, где спустя три года Д. И. Виноградов открыл способ С 1765 года Порцелиновая мануфактура стала называться Императорским фарфоровым заводом.
получения твердого фарфора из местных материалов, повлекшего масштабные изменения предметов повседневного обихода: чайных и обеденных сервизов, ваз, табакерок и т.д.
Развитие шелководства также находилось под непрестанной опекой Петербурга (указы Петра I, Екатерины II, Павла I, Александра I). Устойчивость интереса к восточным технологиям говорит об осознании важности этого типа межкультурных контактов.
Поскольку пришедшие из Востока фарфор, ткани, искусство миниатюры, механические игрушки, фейерверки, камнерезное искусство, литье, чеканка, перегородчатые эмали и многое другое стали не только элементами повседневной культуры, желаемыми предметами обладания, но и стимулом экономического и технико-технологического развития Санкт-Петербурга. Исследование процесса технологического обмена демонстрирует его маятникообразность. Начавшись с заимствований технологий у Востока, ко второй половине XX века – направление этого культурного взаимодействия изменилось на противоположное. Теперь уже Советский Союз выступал в качестве более продвинутого в технологическом плане партнера, причем к этому виду сотрудничества приобщалось все большее количество стран Азиатско-Тихоокеанского региона. В качестве примера рассматривается роль Петербурга в развертывании масштабных проектов развития машиностроения и атомной энергетики в Индии.
Важный фактор самобытности Петербурга – специфика его демографического и социального устройства обусловлена тем, что город изначально складывался как многонациональный и поликонфессиональный центр великой державы. Это способствовало выходу жителей новой столицы за пределы собственной культуры.
Дальнейшая история внутренней и внешней миграции, формирование диаспор, землячеств и слобод по национальному признаку, стремительный рост численности населения представляют Петербург центром гибридизации культурных практик. Это вело к тому, что в межличностном общении петербуржцы скорее ориентировались на место человека в «табеле рангов», чем на его этнокультурную принадлежность. Большое количество контактов с восточными культурами, всегда имевших место в Петербурге, значительно возросло в начале XX века, в частности – в связи с прибытием в город более семидесяти тысяч мужчин китайцев. О характере изменений социальной среды, последовавших вслед за Октябрьской революцией 1917 года, говорят судьбы представителей восточных народов, проживавших в Петербурге в советский период: репрессии, этнокультурная ассимиляция, установление советской системы самоидентификации.
Поиск способов выживания государства со времен Петра Великого сталкивался в том числе и с отсутствием достоверных сведений о ресурсах собственной страны и возможностях соседних держав. Это требовало обращения к научному знанию. Так, в отсутствие достоверной информации о Востоке Петербургской академией наук и другими заинтересованными учреждениями было организовано обучение русских восточным языкам (И. К. Рассохин, А. И. Богданов и др.). Был предпринят целенаправленный сбор первоисточников, литературы, картографических данных по Востоку10, созданы соответствующие государственные хранилища, подготовлены и изданы переводные, описательные и оригинальные работы по восточной тематике (Г. З. Баер, Й. Ф. Хакман, П. С. Паллас, И. Я. Шмидт и др.). Предпринятые экспедиции (Д. Г. Мессершмидта, I и II Камчатские) значительно расширили представления о собственной стране, ее географии, ресурсах, климате, животном мире, познакомили с малоизвестными народами (калмыками, ойратами, халха, бурятами и мн. др) 11. По мнению Т. В. Ермаковой, расширение империи в восточном направлении порождало у власти опасение возможного сепаратизма восточных окраин. В связи с этим перед наукой была поставлена задача – найти ключ к пониманию историко-культурных и политико-идеологических процессов, что положило начало изучению письменной культуры восточных стран, проведению колоссальной В Петербурге к началу тридцатых годов XVIII века И. К. Кирилов составил первое экономико-географическое описание России, за которым последовал выпуск первого атласа и карт Российской империи.
Успехи военных экспедиций на Восток связаны с именами П. П. Семенова-Тян-Шанского, Н.М. Пржевальского, Г. Н. Потанина, М. В.Певцова, И. А. Регеля, В. И. Роборовского, Г. Е. Грум-Гржимайло, П.К. Козлова и др.
филологической работы, созданию многоязычных словарей (О. М. Ковалевский и др.).
Ключевую роль в страноведческих исследованиях Востока с 1845 года начинает играть Русское географическое общество. К двадцатому веку Петербург становится крупнейшим международным центром изучения Средней и Восточной Азии12, и, хотя этот статус был утрачен после революции и репрессий 1930-х годов, мотивированная прагматикой научная форма межкультурного диалога с Востоком получила свое развитие и в советский период.
Особого внимания заслуживает специфика диалога петербургской власти с восточными народами России. Знакомство в XVIII веке с этнокультурным разнообразием страны и понимание невозможности привести это «идеалогическое многообразие» (В. П. Бранский) к единому знаменателю порождали во властных кругах суждения об отсутствии целостности империи. Для преодоления культурной раздробленности страны в Петербурге предприняли ряд попыток регулирования религиозной сферы13. Эта казавшаяся жизненно необходимой деятельность, по тогдашним меркам, претворялась в жизнь вполне толерантно. Принудительная христианизация и русификация автохтонного населения официально не практиковались ни в XVIII, ни в XIX веке. Впрочем, это не мешало столичным властям возложить на себя ответственность не только за регуляцию численности иноверного духовенства, но и имущественное положение, например, буддийских монастырей.14 Лишь к началу XX века петербургские власти посчитали возможным не вмешиваться более в вопросы духовной жизни своих сограждан и прекратить регулирование в сфере, превосходящей компетенции государства. В подтверждение своих намерений 17 октября 1905 года в Петербурге был провозглашен манифест «О свободе совести и вероисповедания», закрепленный постановлением Государственной Думы от 26 мая 1909 года «О праве свободно переходить из христианской религии, не исключая православия, в религию еврейскую, магометанскую и языческие». Знаковым событием этих лет, институциализирующим обретенную свободу, следует считать и разрешение П. А. Столыпина начать строительство иноверных храмов и практически одновременное возведение в Петербурге мусульманской соборной мечети и буддийского дацана. Однако социалистическая революция 1917 года изменила данное положение. По мере формирования советской идеологии любая форма инакомыслия оказывалась уязвимой15. Объявляя носителей альтернативного мировоззрения «социально опасными элементами» и «врагами социалистического переустройства», советская власть высылала их в лагеря или расстреливала, недвусмысленно закрывая данный тип межкультурного общения.
Во втором параграфе «Формы восстановления и культурного обновления» прослеживается история обращения петербуржцев к восточным практикам, способствующим рекреации, дающим возможность восстановления психо-физических ресурсов человека, формирования новых повседневных культурных практик.
Санкт-Петербург менял устоявшиеся в России культурные традиции. Новая столица предложила модифицировать оформление и сопровождение жизни разных слоев населения. Помимо прямых перенесений европейских досуговых практик – от моды и проведения ассамблей до курения табака и бритья бород, – в Петербурге весьма успешно осваивались и восточные культуры. Одной из форм институциализации этого процесса стало собирание Петром Великим коллекций восточных редкостей. Внимание к престижно-статусным функциям этой неоднозначной культурной практики позволяет уже в первой половине XVIII века обнаружить целенаправленную организацию закупок и C 1903 по 1918 Петербург становится центром Association Internationale pour l’Exploration de l’Asie Centrale et de l’Extreme Orient. В комитет Ассоциации вошли представители шести министерств и пяти научных учреждений и обществ. Всемирную славу петербургской ориенталистике XIX – пер. трети XX в. принесли В. П. Васильев, И. П. Минаев, Ф. И. Щербатской, С. Ф. Ольденбург, В. В. Радлов, А. М. Позднеев, О. О. Розенберг, Н. Д. Миронов, А. И. Востриков, Б. Я. Владимирцов, Е. Е. Обермиллер, барон А. Д. фон Сталь Гольштейн и мн. др.
Например, составление Екатериной Великой в 1767-68 гг. религиозного законодательства Российской империи.
Этот процесс начался с 1741 года, когда буддизм был признан одной из традиционных конфессий.
См.: Люди и судьбы. Библиографический словарь востоковедов – жертв политического террора в советский период (1917-1991), подг.
Я. В. Васильковым и М. Ю. Сорокиной. СПб.: Петербургское востоковедение, 2003. 496 с.
доставку диковинных предметов ко Двору, которой занимались Лоренц Ланг, затем Франц Эллалич и другие. С 1714 года восточные редкости начали экспонироваться в первом отечественном музее – Кунсткамере. Восточные коллекции составляли примерно треть музейного фонда. Анализ частного коллекционирования раскрывает и его компенсаторную функцию, трансформирующую переживания человека в конструктивную востребованную обществом культурную практику. Коллекционер изучает интересующую его тему, сопоставляет, сравнивает, погружается в предметно-символическое инобытие. Среди собирателей восточных редкостей в XVIII веке следует назвать первого губернатора Петербурга А. Меньшикова, а также Ф. Апраксина, Р. Арескина, А. Винниуса, П. Гордона, Ф. Лефорта, А. Остермана, Н. Репнина. Восточные предметы собирались в домах Бецких, Строгановых, Юсуповых. К началу XIX века Петербург обладал крупнейшим в Европе собранием дальневосточной художественной культуры. Посредством предметно-вещного собирательства в Петербурге создавалось пролонгированное во времени «пространство приятия» Востока. Расширению представлений о культурном многообразии также служило прибытие в столицу китайских посольств,16 караванов восточных правителей, например Надир-шаха, который прислал в Петербург 14 живых слонов, нагруженных драгоценными дарами. Дарообмен – ещё один действующий институт этического и эстетического освоения мира. Полученные в Петербурге подарки не только институировали международные отношения в настоящем, но давали основание воспринимать их как «закладки» в культурной памяти, как гарантию развития взаимообогащающего общения в будущем.
Анализ форм культурного обновления позволяет сделать вывод, что восточный компонент наполнял отечественную культуру на протяжении многих веков. Специфика петербургского этапа этого процесса связана с собиранием империи, многонациональным составом населения столицы, активизацией международных контактов. История многих форм взаимодействий закреплялась в русском языке, содержащем многочисленные заимствования восточных слов и понятий.17 Китайские слова «книга», «чай», «жень шень», как и пришедшие к нам из восточных языков в XVIII веке «карандаш», «изъян», «фарфор», «кибитка» и многие другие, как правило, были связаны с конкретными предметами, явлениями природы, культурными практиками, в связи с чем были понятны для носителей отечественной культуры и хорошо прижились в русском языке.
Заслуживают внимания и петербургские издания XVIII века, в которых публиковались претендующие на новизну материалы о кулинарных традициях восточных стран и их гастрономическом этикете.18 В Петербурге пользовались популярностью статьи о китайском лаке, японской бумаге и других достижениях материальной культуры Востока19, причем со временем интерес к восточным культурным практикам не иссякал и удовлетворялся все в большей полноте. Информация о восточных культурных традициях не просто увеличивала информированность. Переживая трансформации, Восток входил в повседневный быт различных слоев населения Петербурга. Например, массовое приобщение петербуржцев XVIII века к чаю может быть осмыслено и как новая городская традиция и как феномен межличностного общения, и как демократический институт, организованный вокруг изобретенного самовара. Синтез взаимодействующих культур также обнаруживает себя в активном применении первыми петербуржцами восточных материалов в одежде, в обивке мебели, отделке жилых помещений.
Первые китайские посольства прибыли в Петербург в 1731 и в 1732 годах.
Фонетической приметой ряда восточных заимствований филологи называют сингармонизм гласных в русском языке, дающий повторение одной и той же гласной в слове: «сундук», «утюг», «чугун», «батрак», «лапша», «балаган», «баклажан». Выявить их можно и по характерным окончаниям слов на «-лык» и «-ча»: «ярлык», «шашлык», «балык», «парча», «каланча» и так далее.
О чае // Прим. на Ведом. 1732. Май, Ч. 35-38. С. 165-180;
Об употреблении некоторых кушаний у чужеземных народов... // Соч. и перев.
1759. Сентябрь. С. 259-270;
Обряды китайцев во время их пиршеств / Перев. с нем. из Веймар. и Лейпциг. календаря Т. Цалабан // Нов. ежем.
соч. 1790. Ч. 43. Январь. С. 77-91.
См.: Севастьянов А. Ф. О японской бумаге // Техн. журн. Т. III. Ч. 1. 1806. С. 163-170. Он же. О японском лаке // Техн. журн. Т. III. Ч. 1.
1806. С. 170-172.
Обращение петербуржцев к Востоку как к иному, способствовало символическому усложнению культурного пространства города. Посредством прямого общения и западного влияния (В. Чемберс и др.) Восток, выполняя престижно-статусные функции, расширял эстетические представления петербуржцев. Императорская семья институировала интерес к Востоку в больших и малых архитектурных формах, в ландшафтном дизайне.